Любимый ястреб дома Аббаса - [6]

И Аспанак, как всегда, медленно развел руками, в одной из которых все еще был зажат этот странный нож.

— Какое-то слово? — повторил я.

— Начиналось, вроде бы, на «па». Или «фа», — пожал он плечами. — Длинное слово. Четыре слога, вроде бы. Какой-то длинный звук в конце — вроде бы «е», или ближе к «э». Неважно. В общем, вот так они работают. Кто? На вид, похоже, хорасанцы. Или из Балха. Зачем? А вот этого уже никто не скажет. За деньги? Но для чего самоубийце деньги?

— Все, что я пока понимаю, — это что в баню мне не придется идти еще неделю, — укорил его я.

— Две недели, — махнул он рукой с ножом. — Хотя послезавтра лекарь снимет повязку, и будет яснее. Но с такой раной ты сможешь ходить, ездить, охотиться… Пустяк, пустяк. Но что дальше, вот вопрос. Дай я тебе кое-что расскажу. Должен же ты знать, что происходит с твоим торговым домом, в конце концов.

— С которым все было не так уж плохо месяца четыре назад, судя по твоим письмам, — напомнил я.

— Письма — это про то, что происходит сейчас. А дальше… Два года, — коротко и неожиданно сказал Аспанак. — Вот сколько мы протянем, если бунт в Мерве перерастет в настоящую войну и торговые пути будут на это время закрыты. Я считал трижды. У остальных дела, правда, окажутся еще хуже. Были бы хуже и у нас — если бы не твои подвиги. Ни у кого здесь нет такого товара, какой закупаешь ты, и только мы с тобой знаем, сколько он стоит. А дальше представь сам. Товар есть, но если окажутся перекрыты пути к Куфе, Дамаску, Александрии… И еще ведь спрос упадет. Шелк — товар мирного времени, ты же знаешь. Это в мирное время за штуку шелка давали сто дирхемов. А когда война, то шелк будут разве что запасать как вторые деньги… Остается Бизант — он все купит, но только если везти шелк по северному маршруту, вокруг моря Джурджан. Если же война охватит еще и Балх на юге, то для нас будет закрыт и Кашмир, и все, что от него к югу…

— Если превратить в деньги все, что у нас есть только в Чанъани, то на долгую спокойную жизнь нам с тобой хватит, а есть еще наше подворье в Бизанте, — напомнил ему я, немало, впрочем, потрясенный тем, что услышал. Это все равно что добраться до самой вершины — и тут вдруг гора начинает тихо оползать у тебя под ногами.

Брат в знак согласия махнул рукой и продолжил:

— В общем, долго мы добивались, чтобы началось, — а когда действительно все получилось, вот тут-то…

— Что я слышу? — заинтересовался я. — Чего это и кто там добивался? Это уже не твой очередной мальчик рассказывает истории на базаре? Это уже не сказки о том, что торговый дом Маниаха стоит за каждым заговором во всем существующем мире, от Бизанта до Чанъани?

Тут Аспанак сощурился, круглые щечки его в очередной раз прикрыли снизу глаза. Он улыбался.

— Как видишь, все-таки не за каждым. Убийцы с ножами в футлярах — это не наш заговор. Это — против нас. Но в целом тот разгром, который сломал жизнь нашему отцу, уже в прошлом. Дом снова становится на ноги, и не только в шелкоторговле. С заговорами или без, но мы влиятельны, как и прежде. А тут как раз дал плоды один из саженцев, который оставил наш дед. И еще какие плоды. История долгая, а начиналась она в одной интересной деревне — Хумайме, под Дамаском. В эту деревню как-то раз зашла группа путешественников и пошла прямиком к дому одного садовода… деревня эта вообще славится садами, и она еще вдобавок на перекрестке трех важных дорог, удобно везти товар… Садовода звали Мухаммед, и это очень обычное имя. Но не всякий Мухаммед — прямой потомок дяди — совсем, совсем другого Мухаммеда, мир ему. Звали того дядю Аббасом, и он вполне мог бы получить в наследство плащ, посох и перстень того самого, единственного Мухаммеда. Но, как известно, халифом он не стал, и на сегодняшний день владеют всем этим наследством другие родственники пророка — люди из дома Омейя… А вот теперь то, чего почти никто не знает: кто именно пришел к садоводу. Их звали Майсара, Абу Икрима и некто аптекарь Хайян. Так вот, этот якобы аптекарь, он же — бродячий торговец ароматами, и был заслан нашим дедом. Долгая история, я и сам не знаю, как дед отсюда, из Самарканда, направлял поиск любых людей, которые могли бы ввергнуть в хаос империю халифа и ослабить этим ее власть над Согдом. Знаю только, что по всем землям халифа ходили тогда торговцы духами, засланные дедом. Знаю потому, что дед как-то похвастался, что они еще и окупали расходы — люди народа арабийя готовы выливать на себя все эти ароматные жидкости мисками, денег не считают…Так вот, у аптекаря Хайяна все получилось блестяще. Он превратил садовода из Хумаймы в заговорщика высочайшего класса.

— Что, вот так пришел и сказал: а не поднять ли тебе бунт?

— Можно только представить, что сказали наши путешественники садоводу из Хумаймы. Допустим, так: любезный наш Мухаммед из дома Аббаса, а поднял бы ты голову от своей земли с червяками и посмотрел, что творится в мире правоверных. Пророк, мир ему, уже почти девяносто лет как в могиле. Наследникам его покорились Шам и Миср, с Дамаском и Александрией; в результате от гордой империи Бизанта осталось всего ничего. Покорились темнолицые всадники народа берберов и жители страны, дальше которой только страшные волны закатного моря, — страны Андалус. Побежден царь царей, великая империя Ирана рассыпалась в прах! А сейчас еще и вот эти противные человечки из Самарканда — не то чтобы совсем сдались, всё почему-то сопротивляются, но в общем дело их плохо. И что, друг наш садовод? Завоевано все, а где мир в земле правоверных? Ужас, а не мир. Хаос, дружище. Брат убивает брата, армии гоняются друг за другом, повелители же правоверных — совершенно не праведные халифы, а один другого хуже. В общем, ты подумай, дядюшка Мухаммед, — ты, в чьих жилах течет кровь пророка, ты так и будешь тут выращивать свой инжир, айву и яблоки? «Я с вами, раз уж такое дело», сказал им на это человек из дома Аббаса.