Любимец зрителей - [84]

– Садись, двойка. Ты не смыслишь в этом ни бельмеса. Чтобы история состоялась, твой персонаж, то есть ты сам, – главный герой. Правильно я говорю? Так вот, он должен натолкнуться на препятствие. Препятствие – вот что движет историей. Не веришь – возьми любой роман, любую пьесу. «Британик»[34] или там «Бубурош»[35]. Эта теория находит себе подтверждение на каждом шагу. Ты либо убираешь препятствие со своего пути – пример тому Нерон, отравивший Британика, – либо препятствие не дает тебе вздохнуть – случай с Бубурошем. Я называю это коллизией.

– И что дает эта ваша теория Бурназелю?

– Тут я пас. Для того мы и собрались, чтобы это обмозговать. Первое, что пришло мне в голову, – у нашего героя мог быть карточный долг, вот вам пример препятствия. Не имея возможности его оплатить, он ввязывается в опасную кампанию и расплачивается собственной жизнью. Видишь, несмышленыш, на первый случай это сгодится.

– Именно про это вы и хотите рассказать? – спрашивает Сильвен сценариста.

– Нет, – протестует тот. – Мы не собираемся делать роман в фотографиях. Мы просто хотели вас приободрить. Покуда у нас нет под рукой ничего, кроме главного героя – Бурназеля (назовите его как угодно). Семийон стремится вам доказать, что, танцуя от этой печки, можно построить законченный сценарий, используя прием наплывов.

– Прием коллизий, – поправляет его Семийон. – Проблема в том, что нам неизвестно, какое препятствие не смог бы преодолеть Бурназель.

– А что, если правдоподобного препятствия не существуете?

– Тогда не остается ничего иного, как вернуться к отправной точке, – терпеливо объясняет Семийон, – и сделать Бурназеля оасовцем[36].

Он раскатисто смеется.

– Ха! Ха! Мой цыпленочек. И кто останется при этом в дураках? Сильвен.

Глянув на часы, он вскакивает:

– Черт! Опять меня оштрафуют. К счастью, транспортные расходы оплачивает Медье. Продолжайте без меня. До завтра.

Они по-приятельски тузят друг друга.

Семийон насвистывает за дверью. С его уходом Мадлену и Сильвену больше нечего друг другу сказать. Только что они чувствовали уверенность. Теперь они во власти сомнений.

– Будь бы только у нас имя взамен Бурназеля, – вздыхает Мадлен. – Что ни говори, а историческое имя впечатляет.

Они ищут подсказку по путеводителю Мишлена… Департамент Дордонь… Носель?.. Не фонтан. Савиньяк? Не пойдет – оно ассоциируется с капитаном Фракассом. Марколес?

– Не звучит, – замечает Мадлен. – Это надо признать.

Имя Бурназель вызывает совсем иные ассоциации.

– Нашел, – кричит Сильвен. – Ламезьер!

Они жуют это имя, пробуют на вкус, осязают языком и губами. Да, Ламезьер, пожалуй, подойдет.

– Может быть, оно звучит недостаточно благородно, – замечает Мадлен. – Отдает нотариусом.

– Или сельским врачом, – отмечает Сильвен.

– Вот именно. Окончание на «-зьер» довольно распространено среди представителей буржуазии.

– А что, если назвать его де ла Мезьер? – предлагает Сильвен. – В три слова.

– Ах! Замечательно! – воодушевляется Мадлен. Но тут же мрачнеет, шевелит губами, вытягивает их, щелкает языком. – Де ла Мезьер, – медленно выговаривает он. – А вы не находите, что на этот раз возникает образ корсара? И даже немножко пирата? Но ведь наша история могла бы с таким же успехом разворачиваться и на воде, верно?

– Де ла Мезьер, – как бы читает по слогам Сильвен с отсутствующим взглядом дегустатора, гоняющимся за решающим нюансом привкуса, и не может удержаться от смеха. – Как будто мы пробуем сыр, – шутит он.

Внезапно у Сильвена сжимается сердце. Ведь покуда письмо и пистолет еще гуляют по белу свету, он не вправе смеяться.

– Ладно, – говорит он. – Проголосовали за де ла Мезьера. Но прошу вас, не станем повторять «Вертера», который в конце концов растягивался во все стороны, как жвачка. Я от этого слишком настрадался. Мы рассказываем историю солдата. И точка.

Они еще немножко поболтали. Мадлен отмечает, что не следует упускать из поля зрения тему везучести героя. Впрочем, Бурназель – он же де ла Мезьер – по собственной воле идет навстречу смерти, отказавшись от красного казакина, который оберегает его от погибели, и тем самым лишается шансов на спасение.

– Я думаю о душераздирающем финале, – в заключение говорит Мадлен. В отсутствие Семийона он не прочь разыгрывать роль режиссера.

Правда, и Семийон сплошь и рядом ворует у Мадлена его привилегии сценариста. Тут уж кто кому сильнее отдавит ноги.

Берта приносит почту, и Мадлен откланивается. Еще одна стопка писем. Но взгляд Сильвена зацепился за голубой конверт – наверняка из магазина стандартных цен, и его сразу осеняет. Адрес выведен палочками наподобие ростков бамбука. Эдакая затейливая китайская иероглифика.

Господину Сильвену Дорелю

30-бис, улица Боргезе

92200, Нейи-сюр-Сен

В конверте всего одна короткая строчка:

Это еще не конец, тоже выведенная бамбуковыми палочками.

Сильвену не хватает воздуха. Он упирается грудью о край письменного стола – в том самом месте, где пытался покончить собой, и замирает, словно боится, что при малейшем движении рана откроется снова. Итак, выбор сделан: принимаются за него, а не за Даниеля. Что же еще не кончено? Нервный срыв, толкнувший его на самоубийство? Выходит, эту фразу следует толковать как угрозу.