Любимец зрителей - [82]

– И что же ты ему ответила?

– Что он начинает мне надоедать. Что правда, то правда. Как будто у меня было время смотреть на то, на се и опять на то. Да я уже не знала, на каком свете нахожусь, и мои руки дрожали так, что я с трудом набирала номер полиции. Как ты глуп со своими вопросами. Стоит мне обо всем этом только подумать, я начинаю плакать. И немудрено.

Приложив к ресницам салфетку, она снова удаляется в туалетную комнату.

– Знаешь, – сообщает она оттуда, – дома тебя ждет обильная почта. О-о! Ничего интересного. Открытки с любезностями. Как если бы эти подонки, которые все эти годы тебя знать не знали, не переставали тебя любить. Считай, что Даниель оказал тебе неоценимую услугу. Кстати, угадай, что сказал мне вчера вечером по телефону Мерсье. «Сильвен наверняка вернется на экран. Эта пуля обернется для него крупным выигрышем!» Он в своем репертуаре, этот Мерсье. Занятный тип.

Марилен появляется снова, как новенькая, и старательно натягивает перчатки.

– Что бы такое принести тебе завтра, зайка?

– Несколько моих фотографий, пожалуйста. Я поставлю на них автографы для тех, кто мне сюда написал.

– Я могла бы сделать это за тебя.

– Мне необходимо хоть чем-то заняться. И подумай о Бурназеле.

Марилен уходит. Габи приходит. Никакой возможности побыть одному.

– К вам пришел какой-то господин и спрашивает, можно ли ему вас повидать. Его зовут Жерар Мадлен.

Сценарист! Он не заставил себя ждать.

– Разумеется. Пусть войдет.

Мадлен подходит к кровати. С виду очень моложав. Производит впечатление человека неловкого и смущенного. «Он робеет», – подумал Сильвен и испытал позабытую радость.

В руках у Мадлена защитный шлем, и он высматривает, куда бы его положить. На нем черная блестящая форма мотоциклиста. Он бесшумно садится на стул, как заблудившийся Фантомас.

– Семийон мне все объяснил, – поясняет он. – И попросил меня прийти.

Мадлен оглядывает палату.

– Вы считаете, мы могли бы приступить к делу прямо здесь?

– Нет, – отвечает Сильвен. – Мы будем работать у меня дома, но подготовить почву можно и тут. Не стану скрывать, у меня слабое представление о Бурназеле. Семийон упоминал про Риф. Что такое этот Риф?

– Сам я там не бывал, – чистосердечно признается Мадлен. – Риф – горный массив где-то на юге Марокко. Своего рода пустыня.

– Наподобие Сахары?

– Ничего похожего. Судя по нескольким снимкам, какие мне удалось раздобыть, там сплошной галечник. Вообразите себе Овернь, но при этом сплошь горные пики, осыпи, сьерры. И ни единой травинки. Потрясная декорация!

– Похоже, она вас очень вдохновляет.

– Это правда. По-моему, чтобы чувствовать себя там в своей тарелке, надо самому быть человеком непредсказуемым, крутым, неуравновешенным… сорвиголовой, один на один с отвесными скалами. Это важная ремарка для характеристики нашего героя.

«Литературщина чистой воды, – говорит себе Сильвен. – Он симпатяга, этот малый, но Семийон быстро отобьет у него всякую охоту разглагольствовать».

– Придется все снимать на натуре.

– Дорогое удовольствие, – возражает Мадлен, – но в нашем распоряжении Испания или Югославия.

– И с кем же сражался там Бурназель?

– Вот этот момент – самый щекотливый. Он сражался с берберами. И сколько бы мы ни переносили действие во времена колониализма, фильм предназначен для современного зрителя, который станет его смотреть сегодняшними глазами. Медье не хочется прослыть империалистом и расистом. Однако у меня есть задумка. Помните голливудскую картину «Пропавший патруль»? Там враг остается невидимым от начала фильма до конца. И это воздействует на зрителя гораздо сильнее, чем если бы на экране мельтешили бурнусы. Так вот, таким приемом можно было бы воспользоваться и нам.

– Но тогда вопрос, кто же убил Бурназеля, навсегда останется без ответа, – удивляется Сильвен. – А вы не боитесь тем самым загубить легенду о Бурназеле?

– В том-то и дело! – вскричал Мадлен. – В нашей истории нет и речи о том, чтобы показать забияку – критики нас за это сотрут в порошок, – но человека, смело идущего на смерь по мотивам, которых я пока что не знаю. Но мотивы эти наверняка любовного характера. Поняли? Так что враг остается у нас чем-то абстрактным, анонимным. В сущности, враг нашего героя – он сам, собственной персоной.

– Словом, вы подменяете сражение на поле боя психологическим конфликтом?

– Вот именно. Разве не такого персонажа вы хотели бы сыграть?

– Да, – задумчиво отвечает Сильвен. – Да, может быть. Я просто задаюсь вопросом, а не займусь ли я тут совращением героя, как совращают малолеток?

Мадлен рассмеялся.

– Да нет же, – говорит он. – Просто мы делаем сегодня фильм с образами прошлого. Иными словами, современный вестерн. Потому что приключения Бурназеля – вестерн чистой воды.

Сильвен перебрался из больницы домой. Ему все еще предписана осторожность. Он должен жить, насколько это возможно, в замедленном темпе. Перед его уходом Габи, расплакавшись, поцеловала его, и между ней и Марилен чуть было не разыгралась сцена, тем более неуместная, что их подстерегали многочисленные журналисты и фоторепортеры. Сильвену пришлось лавировать между вопросами двоякого рода: «А правда ли, что вы собираетесь сниматься?» и «К вам начинает уже возвращаться память?..» Марилен на ходу отвечала за мужа. Когда машина тронулась с места, к дверцам, как осенние листья, прилипли ладони и лица, а вспышки блицев хлестали Сильвена по глазам. Он чувствовал себя усталым и счастливым.