Герой - всегда собирательный образ, как бы ни был реален человек, ставший им. К фактам и датам биографии прибавляются те миллионы глаз и миллионы ушей, которые смотрят на него и слушают о нем. Народ не хочет знать о мимолетном и слабом в характере своего любимца. Нет, он не придумывает ему другую жизнь, просто волшебно освещает ее собственным светом, согревает своим дыханием.
И люди правы, когда делают так.
Мне рассказывала поэтесса Людмила Константиновна Татьяничева:
«Однажды весной, возвращаясь из командировки, я села в такси от вокзала и, так как мне интересны все люди, как бы коротко я с ними ни сталкивалась, стала приглядываться к шоферу и попыталась завязать с ним разговор. Но он отвечал неохотно, а потом и вовсе перестал. «Извините, - сказал, - но я хотел бы сейчас помолчать. Слова с языка не идут». - «У вас что-то случилось?» - «Конечно, случилось, - ответил он. - Юра наш погиб». - «Какой Юра?» - «Юра Гагарин».
А она еще ничего не знала, ехала в поезде и ничего не знала.
«Он ведь у нас у всех как первенец был. Первый в семье».
И стал горестно вспоминать о том, что и он видел однажды Гагарина. Тот выходил из машины. И так захотелось таксисту поговорить с ним! «Но о чем? О космосе? А что я в нем понимаю? И упустить случай такой не могу, просто, не прощу себе этого. Подошел, спрашиваю: «Юрий Алексеевич, сами машину водите?» - «Сам». - «А сколько она прошла?» - «Двадцать тысяч километров». - «А как здесь?» - потыкал пальцем. «Хорошо». - «Разрешите взглянуть?» - «Конечно». Облазили вместе всю машину, хорошо так поговорили...»
У Юрия, кроме его подвига, оказалась завидная судьба: он был счастлив любовью многих. Возле пирамид за его машиной восторженно поспешали шейхи пустыни. В честь него били исступленные африканские тамтамы. Итальянцы ему писали: «Мы, римские ребята, обнимаем тебя от всей души, о великий Юра!»
Счастье тоже можно трактовать в двух его значениях. Маленький круг счастья - это то, что человеку приятно, доставляет удовольствие. Собственно, так и понимает счастие каждый из нас в обыденной жизни. И такого счастья мы желаем друг другу в ночь под Новый год.
Но большой круг счастья очерчивает всего человека. Все заключенные в нем силы и возможности. Такое счастье вовсе не предполагает благополучия и безмятежности. Напротив, оно может проявиться лишь в исключительных необычных обстоятельствах, оно требует напряжения сил, смелых поступков, небоязни поверить единственному шансу из ста. Оно требует отказа от легкого и близкого во имя того, что пока далеко и трудно сбывается. Это счастье - раскрыться для мира, распахнуть себя для него. Или развернуть его для себя. Что, в общем, одно и то же: когда человек находит свое предназначение, он счастлив именно единением с миром.
Но вернемся к Юрию Гагарину. К его, казалось бы, такой солнечно-удачливой судьбе. (Крутые изломы ее не были заметны постороннему взгляду.)
Образ Гагарина поверяется не только историей, но и народным воображением. Я тоже слышала несколько легенд о нем. Вот одна из них.
Это случилось уже после того, как слетали первые шестеро космонавтов. На одном из приемов, когда официальные тосты кончились и все приветственные речи остались позади, по большому банкетному залу, выйдя из-за столов, приглашенные разбились на небольшие компании - не по чинам, а по приятельской склонности.
Космонавты тогда были все очень молоды, общительны, полны озорства.
- Ребята, - воззвал к ним один из застольных знакомцев, вступив в стадию полной доверительности. - Ну, скажите, почему все-таки полетел первым Юрка, а не ты, не ты и не ты? - Он жестом обвел полукруг.
Космонавты переглянулись.
- А потому, - отозвался один из них, кажется Павел Попович (и пусть не обижается, если это не так: легенду не оспаривают!). - Потому что он оказался честнее нас всех.
И будто бы рассказал такую историю.
Однажды вечером академик Королев повел их всех взглянуть на корабль «Восток». Почему-то мне представляется, что это был вечер и зима. По крайней мере, когда они вошли в пустой ангар, а Королев щелкнул выключателем и ровный безжизненный свет залил длинное помещение с хрупкой скорлупой космической лодки, всем стало как-то не по себе. Словно их оледенил прообраз космической пустоты. «Я понимаю, - сказал Королев после некоторого молчания. - Лететь первому страшно. У нас нет полной уверенности, как там все получится. Дело это, товарищи, добровольное». Космонавты после секундной запинки подтвердили, что все они готовы лететь. «Ну, тогда с завтрашнего дня вы будете проходить еще некоторые дополнительные медицинские обследования».
И действительно, неделю или месяц - сказка утверждала бы, что тридцать лет и три года! - они глотали таблетки, подставляли руки шприцам, вдыхали и выдыхали, в общем, вели себя как послушные братцы-кролики.
В один из таких дней, ну ничем решительно не отличимый от предыдущих, их снова позвали к Королеву. «Железный король», как его называли в шутку, был озабочен и хмур.
Легенда не уточняет, где это происходило, но, закрыв глаза, я вижу обычную небольшую комнату, скорее всего рабочий кабинет со служебным сейфом, книжными шкафами и окнами на теневую сторону.
