Любимая жена - [18]

– Дорогой, я думаю, понадобится еще одна в спальню Джервиллов – для Пэна, – с улыбкой напомнила леди Стротон.

Уиллем обернулся и с нежностью взглянул на жену и дочь.

– Конечно, – согласился он, – и для нашей девочки тоже.

Как только дверь за мужчинами закрылась, Эвелин осмотрела себя и с удивлением обнаружила, что простыня, в которой она бегала, превратилась в страшную черно-серую тряпку. Плечи и руки покрылись грязными пятнами. Лицо скорее всего тоже. Она была точно уверена, что, когда спускалась по лестнице в зал, простыня хоть и намокла, но все еще не утратила своей белизны. Видимо, Эвелин испачкалась в этой гадости, пока стояла в дверях задымленной спальни. Да, она определенно нуждалась в ванне.

– Я смотрю, ты неплохо украсил ручки.

В ответ на суровое замечание матери Пэн лишь злобно прорычал. Он старался как можно меньше думать о случившемся – руки болели так, словно он держал их в кипящем масле.

«Интересно, где сейчас жена?» – подумал он. Во время пожара она очень старательно помогала ему, но сначала больше мешала – по крайней мере до тех пор, пока не позвала остальных. Это, возможно, и спасло ему жизнь. Он мог еще справиться с дымом, когда горели только кроватные занавески, но как только огонь перекинулся на комод и что-то внутри вспыхнуло, дым стал более плотным, едким. Он проникал в легкие, и Пэн закашлялся до такой степени, что у него закружилась голова он упал на четвереньки, приземлившись на полыхавшую ткань.

Сильнейший ожог моментально привел его в чувство. Пэн вскочил на ноги – в этот момент прибежал Уэрин с водой. Первое ведро принесло мало пользы, но затем, с появлением других мужчин, удалось быстро потушить огонь и устранить задымление. Для Пэна было счастьем покинуть наконец комнату. Несколько минут он провел в полусогнутом положении, кашляя черной слизью. Он почти не помнил, как его привели в спальню и до сих пор не знал, что стало с его женой.

– А где…

– Полагаю, она наверху, – пробормотала Кристина Джервилл.

Пэн утомленно взглянул на мать. Похоже, она всегда могла без затруднений прочесть его мысли. Он твердо решил, что пора начать соблюдать осторожность и не думать в ее присутствии о чем попало.

– Да, она там, – подтвердил Уимарк, входя в комнату посреди их разговора. – Стротон говорит, мать сейчас помогает Эвелин привести себя в порядок. Тебе тоже готовят ванну. Ее брат даже уступил вам свою комнату, хотя… – Он сморщился, взглянув на руки сына. – Не думаю, что его великодушие сыграет сегодня большую роль – ты едва ли сможешь шелохнуться с такими ожогами. Полагаю, ты не успел, до того как…

– Нет! – обиженно прервал его Пэн. Он расстроился, потому что был всецело готов; потому что тело Эвелин оказалось таким теплым и мягким, как он и мечтал; потому что от нее сладко пахло летними цветами, и сама она преисполнилась ответным желанием – счастье любого мужчины! Если бы не вмешался этот глупый пожар… ох, Пэн сейчас с удовольствием погружался бы глубоко в ее тепло и влагу. Он печально вздохнул в унисон с отцом.

– Как начался пожар? – спросил лорд Джервилл, покручинившись об упущенной возможности.

– Сам не знаю, – растерянно ответил Пэн. – Свеча, кажется, упала на пол, но как… я и не заметил.

– Хм… О, а вот и твоя ванна, – сказал Уимарк, когда в дверь постучали. Через секунду в комнату вошли несколько слуг, неся все необходимое для купания.

– Я останусь и помогу тебе, – сказала леди Джервилл, вызвав нешуточную тревогу на лице Пэна.

Мама не купала его с тех пор как… Да он и случая такого не мог припомнить! В детстве им занимались только слуги да горничные, а повзрослев, он стал вполне самостоятельным и не нуждался в чьих-либо услугах.

– Не нужна мне помощь, сам справлюсь, – проворчал Пэн, но его жесткая интонация, кажется, не произвела на мать никакого впечатления. Она лишь улыбнулась. Весело ей, видите ли! В этом-то и заключалась трудность общения с родителями: на поле битвы у Пэна была такая репутация, что люди дрожали, заслышав его имя, а мама вот абсолютно не боялась.

– Сам, говоришь… – сухо сказала леди Джервилл, отвлекая Пэна от мысленного негодования.

Проследив за ее многозначительным взглядом, Пэн опустил глаза и чуть не подскочил, увидев свои руки. Боль прекратилась вскоре после того, как мать наложила на них успокаивающую повязку. Потом пришел отец, и Пэн, огорченный такой брачной ночью, уже ни на что не обращал внимания. Теперь он заметил, что, пока предавался горестным размышлениям, мать усердно перевязывала его. Боже милостивый, его руки были теперь как пеньки в тряпках! Ни одним пальцем не пошевелить, даже большим… Похоже, на помощь все-таки придется согласиться.

Разум яростно сопротивлялся, но тут Пэн понял еще кое-что: ванна – лишь полбеды. Хуже всего то, что с такими руками он не сможет заняться женой ни сегодня, ни даже завтра… Он с грустью взглянул на свои перевязанные «лапы», с которыми не был способен даже на простое объятие, не говоря уже о головокружительной ласке. Естественно, завершить обряд можно было в любую минуту: тогда ему придется усадить Эвелин верхом на себя или, заставив ее нагнуться, войти сзади. Но такой поступок без нежности и предварительной ласки будет унижением и болью для его молодой жены, а ему совсем не хотелось причинять ей вред. Так что продолжение брачной ночи, видимо, придется отложить… на неопределенный срок.