Любимая и потерянная - [31]

В цехе было шумно, работницы переругивались между собой, смеялись. Старшая, миссис Магир, бранила девушек, а саму миссис Магир бранил мастер, папаша Франкёр.

— Кажется, сперва меня встретили не очень приветливо, — говорила Пегги. — Наверное, заметили, что не своя. Но бедным людям, хочешь не хочешь, приходится друг с другом мириться, так ведь?

В обеденный перерыв, когда все работницы, развернув еду, уселись в кружок во главе с самим папашей Франкёром, ей тоже освободили местечко, а папаша Франкёр, дюжий бородатый старик француз, ущипнул ее за мягкое место. Щипать девушек было его привилегией.

— Понятно, — удрученно сказал Макэлпин, не поднимая головы от рисунка.

— Ничего вам не понятно. Вы просто не знаете папашу Франкёра, — спокойно сказала Пегги.

В первый день, когда она сидела вместе с остальными, с ней никто не разговаривал, но уже на следующий день миссис Магир предложила ей чашку чаю и сказала, что, может быть, она окажется лучшей обжимщицей из всех, что у них работали в течение года, а девушки-француженки, перед этим делавшие вид, будто не понимают по-английски, немного оттаяли.

— Знаете, что мне сказала миссис Магир? Она вдруг говорит: «Ты католичка, верно?» Я спрашиваю: «Почему вы так решили?» А она мне отвечает: «Видно по глазам». Тут я засмеялась, и все наши девушки стали мне подмигивать, они знали, что миссис Магир ошиблась. По-моему, все они сразу почувствовали, что симпатичны мне, и очень скоро стали рассказывать мне о себе. Ведь это так приятно, когда рядом есть кто-то, с кем можно поделиться… Знаете, Джим, у каждой из них, оказывается, есть своя заветная мечта, и, узнав их мечты, я очень многое узнала и о них самих.

Например, миссис Магир ужасно хочет, накопив достаточно денег, поехать к Ниагарскому водопаду. Когда она вышла замуж, они с мужем собирались там побывать, но у них вообще не получилось свадебного путешествия. А вот Иветт Леду, вы себе не представляете, какая это несчастная женщина, ей очень хочется перейти на другую фабрику, и эта новая фабрика и ее будущие подруги представляются ей в самом радужном свете. Но уйти она не может из-за мужа, которого вовсе не любит, но у него туберкулез, он, бедняга, мыкается между жизнью и смертью, а ей нужно его содержать. Зато Элен Мартэн на фабрике нравится, для нее это поле битвы, на котором она сражается весь день с другими работницами. Есть там еще Мишель Савар, совсем еще девочка. Она тоже рада, что там работает, потому что у нее огромная семья и такая теснота — повернуться негде. Она откладывает часть заработка и скоро уже, наверное, сможет снять дешевенькую комнатку, где-нибудь там же, в Сент-Анри.

Слушая ее восторженный рассказ о том, как близко она подружилась с фабричными работницами, Макэлпин все больше мрачнел, серьезно озабоченный, и не поднимал глаз от рисунка.

— Послушайте, Пегги, — сказал он, — по-моему, все это не так уж безопасно.

— Небезопасно? Что небезопасно?

— Да хотя бы то, что вам приходится очень поздно возвращаться домой.

Она призналась, что и в самом деле около путей шатаются какие-то подозрительные типы, и в первый же вечер, когда она возвращалась с работы, за ней на мосту увязался какой-то в кепке и в куртке, к тому же еще на деревяшке. Он свистел и ковылял следом, пытаясь ее догнать. Но уже со следующего дня у нее завелись провожатые. Сперва Вилли Фой, рыжий парнишка лет восемнадцати, который работает у них на фабрике экспедитором. Он сразу же объявил ей, что теперь она будет его девушкой и поэтому он должен провожать ее домой. Однако ему пришлось уступить это право папаше Франкёру. Старику перевалило за шестьдесят, сердце уже начало пошаливать, а он все балагурит. Слышал бы Макэлпин, с каким смаком он рассуждает насчет ее фигуры! А поднимется в гору — задыхается. И все равно еще ужасный бабник. Только очень боится сердечного приступа. На фабрике ему то и дело приходится подниматься по лестнице, и от этого у него отекают ноги, но уйти в отставку он не может из-за долгов. Только у ее дверей он берет отставку, лукаво блеснув глазами, добавила она. Это, конечно, задевает его самолюбие, и он все время хочет дать ей понять, что просто устал и что, вообще-то, он мужчина в самом соку.

— Очень весело, — буркнул Макэлпин, с недовольством подумав, что Пегги, фамильярничая со своими новыми знакомыми, дает им повод вообразить себе, будто они могут все, что угодно. Мучимый ревностью, он наконец не выдержал, оттолкнул в сторону рисунок и выпалил в сердцах:

— Вам нужно уйти с этой вонючей фабрики.

— Нет, я там останусь, — невозмутимо ответила Пегги. — Я не хочу уходить оттуда, вот в чем дело.

— Но разве можно образованной девушке, с вашим воспитанием, с вашей утонченностью, быть в такой среде?

— Мне можно, Джим. Мне нравятся эти люди. В ваших глазах это поездка третьим классом. А я вообще предпочитаю ездить третьим классом, а не первым. Все, кончим на этом. Как мой портрет? Что-нибудь получилось?

Взяв у него рисунок, она некоторое время внимательно его рассматривала, потом подошла к зеркалу и посмотрела на себя.

— Что ж, недурно, Джим, — одобрила она. — Это, несомненно, я. Я в комбинезоне.