— Далеко ли, Любава? — спросила Пелагея Ильинична.
— Воды принесу.
— Так полно воды-то!
— Я свежей принесу.
— Ну, ступай,— вздохнула Пелагея Ильинична и пристально посмотрела на Любаву, и вдруг что-то больно торкнулось в ее сердце...
Любава вышла с ведрами на улицу и остановилась, задумалась, словно решая, в какую же сторону ей надо идти. А потом пошла через дорогу, и ведра странно не шевелились в ее руках.
Над рекой поземка струилась заметней, но прорубь была чистой, с зелеными, ровно сколотыми боками. Поставив ведра, Любава долго смотрела на далекие сопки и на едва приметную дорогу, взбирающуюся по этим сопкам. Потом перевела взгляд на прорубь, а там вода черная, загадочная, летит под лед, и закружилась у нее голова, как осенью над крутым обрывом. Сделала Любава шаг и вздрогнула от чьего-то неожиданного прикосновения. Оглянулась испуганно. Стояла перед ней Пелагея Ильинична в одном платке пуховом и со строгой укоризненностью смотрела в Любавины глаза. Глянула Любава на прорубь, а там несется вода, ко всему привычная, чистая и прозрачная, и лишь молодой месяц посреди светлого неба уронил с тонкого рога маленькое облачко.
Бежал Митька по тайге, в первый раз не замечая тайги. Тяжело поднялся на вершину перевала и замер. Несколько секунд стоял так посреди гор и тайги, ничего не видя перед собой. А потом тронулся с места и покатился распадком, привычно пружиня на сильных ногах, а за его спиной встала по ясному небу призрачная и далекая радуга...
