Лытдыбр - [170]
Увы, сама по себе эта прослойка питерских самиздатовцев, с её размытыми контурами культурно-исторического самоопределения, была чрезвычайно эфемерной и непрочной. Некоторые её участники рано умирали (как, например, Владимир Вавилов, автор музыки Франческо да Милано в известной песне), другие уезжали на заработки в Москву и Таллин, третьи отправлялись в почти небытие по израильской визе. Вслед за Бродским, Волохонским и Хвостенко в[161]1977 году проследовал этим путём и Генделев. Но оказался не в Нью-Йорке, не в Париже, а в Иерусалиме. Не могу сказать, почему так получилось, но вышло хорошо: добравшись до Израиля и до Армии его Обороны, Генделев обрёл там богатый набор весьма прочных и качественных “мы”, от имени которых в последующие три десятилетия успешно разговаривал с миром и Богом, с читателями и друзьями. Среди этих “мы” оказались и Избранный народ в трёх разных ипостасях (контрагент Бога, субъект истории, носитель “арамейского языка иврит” в оригинале), и русскоязычная эмиграция, и иерусалимский “прекрасен наш союз”, и личный состав ЦАХАЛа.
Сборник “Стихотворения Михаила Генделева” – яркий результат этого обретения. И уместно было бы ожидать, что в этом сборнике будут как-то выяснены отношения поэта с тем своим прошлым “мы”, от имени которого он больше уже никогда не заговорит с покинутой питерской компанией.
Выяснение отношений начинается там непосредственно с подзаголовка, гласящего: “Памяти сословия”. То есть первый раз свой прежний круг Генделев, мастер эпитафии, отпевает уже на уровне обложки сборника. А гвозди в гроб забивает как раз в стихотворении “Элегия”. При этом все комплексы вины, связанные с отъездом, с оставлением друзей в советско-питерской беде, изживаются в этих стихах с помощью большой поэтической неправды (такую находим и у Бродского в “Ни страны, ни погоста” – Генделев тут по итогам оказался даже правдивей, но миф есть миф).
Лирический герой “Элегии” обещает вернуться к покинутым друзьям. И очень чётко, троекратным повтором, обозначает, где именно они остались. Река и причал – это две отчётливых приметы не-Израиля, это две сущности, невозможные на его карте и указывающие внятно на физическую Россию. “Свет стоял всю ночь” – это фирменный знак Питера (туда же можно при желании отнести и “белую память”). Генделев рвётся, он обещает друзьям прийти к ним, оторвавшись от израильской тишины и забытья, на Васильевский остров, найти там их тёмно-синий фасад (на самом деле он назначает им встречу в другом месте: скорее всего, на причале у Эрмитажа, откуда можно отплыть прогулочным катером в Петергоф; про остров я тут вспомнил только ради отсылки к иному пророчеству о возвращении в Петербург)…
Но напрасно столько лет стремился Поэт к тому причалу: давно уже никого там не осталось, и место живых, теплокровных друзей из его памяти заняли чудовища, то ли из Босха, то ли из Гойи, то ли вообще из Мунка.
Незачем Генделеву туда возвращаться, там больше нет никакого “мы”. Все его возможные “мы” (включая русские) теперь здесь, в Израиле, – мосты сожжены, сословие похоронено и отпето, а на месте страны исхода осталась одна завизжавшая прорва.
Это, разумеется, в чистом виде поэтический миф и wishful thinking, но по реалиям 1984 года фактической проверке этот миф никак не подлежал. Из Израиля в Петербург приехать было нельзя, и никаких признаков изменения этой ситуации не предвиделось (у руля СССР стоял Андропов, Черненко готовился его сменить, никаким Горбачёвым и перестройкой не пахло). Поэтому на месте своей поэтической колыбели Генделев волен был представить себе ровно такую прорву, к которой можно дальше прожить жизнь, повернувшись спиной, и ни с кем там не образуя “мы”. Что он и сделал в “Элегии”.
Можно ли не понимать искусство?
Хороший текст написал в фейсбуке тёзка Долин:
“Поражает, когда люди пишут об абстрактной живописи, авангардной поэзии или современной симфонической музыке: «Я этого не понимаю».
А «Илиаду» или «Божественную комедию» вы понимаете? А Моцарта или Баха? Можете положить руку на сердце и сказать: «Я понимаю “Войну и мир” и “Мадам Бовари”»? Понимаете Вермеера и Гойю? Андрея Рублёва понимаете? ЧТО, ПРАВДА?
Найдите уже в себе силы произнести: «Мне не нравится». Или: «Мне не интересно». А потом тут же осознать, что эту информацию (мало ли кому что не нравится) совершенно не обязательно сообщать всем подряд”.
Спору нет, суждения неподготовленного читателя, зрителя и слушателя о произведениях, которые трудно понять, не владея культурным контекстом, звучат зачастую глупо и самоуверенно. Примерно как заключения томских экспертов по делу о запрете “Бхагавад-Гиты” в России. Если кто забыл, формально прокуратура там прикапывалась не к древнему фрагменту из “Махабхараты”, а к русскому переводу комментариев Свами Прабхупады, но ни у прокуроров, ни у их “экспертной” обслуги не хватило банальной эрудиции, чтобы разобраться, где в этом тексте Прабхупада, а где – прямая речь Кришны в дословном переводе с санскрита.
Для обращения к любому произведению, которое опирается на массив предшествующей культуры, истории, традиции или религии, необходимо обладать подготовкой, позволяющей понять, что́ за источники тут использованы, как они переосмыслены, и что́ тебе хотел сказать автор своей интерпретацией более раннего источника. Без такого знания – и тут тёзка Долин совершенно прав – не поймёшь и десятой части сказанного у Данте и не услышишь, о чём писал Бах.
Антон Носик – журналист, общественный деятель и популярный блогер; иногда его называют одним из «отцов Рунета». Его яркие и острые материалы вызывают неоднозначную оценку в обществе и особенно со стороны властей: осенью 2016 года он был осужден по печально знаменитой 282-й статье «за экстремизм».В своей книге А. Носик рассказывает, за что он и другие популярные блогеры подвергаются преследованию при современном политическом режиме в России. По мнению автора, главная причина – это отличие их позиции от официальной в ряде принципиальных вопросов внутренней и внешней политики.
Антон Носик — журналист, общественный деятель и популярный блогер; иногда его называют одним из «отцов Рунета». Его яркие и острые материалы вызывают неоднозначную оценку в обществе и особенно со стороны властей: осенью 2016 года он был осужден по печально знаменитой 282-й статье «за экстремизм».В своей книге А. Носик рассказывает, за что он и другие популярные блогеры подвергаются преследованию при современном политическом режиме в России. По мнению автора, главная причина — это отличие их позиции от официальной в ряде принципиальных вопросов внутренней и внешней политики.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
(Ответ на книгу М. Кубанина «Махновщина»)
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.