Львовский пейзаж с близкого расстояния - [94]
Напротив Коллегиума через улицу расположился Никольский собор, в разреженном пространстве он хорошо смотрится. Меланхолическая голубизна перекликается с небом, это не только цвет, но здешнее настроение. Настораживающие детали обнаруживаются с фасада. Соотношения вытянутой главы и покатых плеч, украшенных, как аксельбантами, декоративными башенками, подсказывают — это бывший костел. Францисканский, как мы выяснили позже. Время строительства — тот же семнадцатый век.
Вот так, от Коллегиума к Собору (костелу) прослеживается оборванная связь. Рядом — центральная площадь с военным мемориалом, памятник недавней эпохи, которая вновь готова смениться. Чуть поодаль, вырвавшись из плена композиции, отделенный от нее прогулочной дорожкой, уползает в сторону городской магистрали раненый солдат. Воин живет отдельно от скорбящих и готов действовать. Размахивая гранатой, он зависает над дорогой. Все они — рабочие, бетонирующие фундамент под будущий ларек, смиренная коняга, поджидающая хозяина у входа в магазин, несущиеся автомобили, мужчины, женщины и младенцы обоего пола настигнуты этим порывом. В здешнем, затерянном мире банальность (и халтура, если честно) обретает иной, сокровенный смысл. Воин похож на низвергнутого ангела. Вырастая из укрытого в траве постамента, он грозит всем сразу. Остается пережить растянувшееся на годы мгновение, и поглядеть, что это будет. А пока все решают привычки, вредные, в том числе, потому что, глядя на ангела, трудно остаться трезвым…
Центральная площадь города — отороченный каштанами зеленый прямоугольник уступами спадает от Коллегиума и похож на сцену концертного зала. Трава будоражит особенной могильной свежестью. И не случайно. Здесь было гетто. Сюда согнали кременецких евреев, огородили колючей проволокой и держали, пока не истребили всех. Памятный знак на месте расстрела — у конторы сахарного завода, при въезде в город. А здесь люди доживали последние месяцы и дни. После войны, когда опустевшие домишки сносили, сюда сбежались ушлые горожане. Рылись по ночам в развалинах, искали золото. Говорят, находили. Одна семья нажилась легендарно. Единственные неевреи (бывают времена, когда нееврей — национальность) — эти люди жили в гетто и получили от немцев постоянный пропуск (аусвайс) на беспрепятственный вход и выход. Могли поднести чадолюбивым еврейским мамам пару картофелин или кусок хлеба. Не бесплатно, конечно. Кто-то из неподкупных арийцев неплохо на этом заработал. Говорят (про деньги часто говорят), чулок у местного самаритянина был полон золотыми монетами. А у единственного сына оказалась редкая и смертельная болезнь с ошеломляющим названием — рассеянный склероз.
Новейшую историю Кременца повествовал Леонид Павлович (хороший человек, ей Богу) за банкой пива. Пиво мы вынесли из подвального бара. Бар находится в памятнике градостроительства — единственном в своем роде на весь Кременец. Островерхие на немецкий готический лад дома-близнецы, объединенные срединной стеной. Они бы великолепно смотрелись на площади европейского города, где-нибудь недалеко от ратуши. Они бы там не подвели. А здесь вид их печален, фасады стоически пережили отсутствие ремонта, стены красного кирпича зияли, ржавая арматура обозначает места былых балконов. Впрочем, жизнь хороша в разных проявлениях. Низкие своды подвала, где бар, крепки, прокурены и оглушающе шумны. Посуду из помещения выносить не разрешается, но банки Леониду Павловичу доверили. Он местный. Мы устроились на зеленом склоне, повыше воинского мемориала и предались одному из самых приятных занятий, которые ждут досужего путешественника — созерцанию городских достопримечательностей, осененных полуденным покоем, действием слабого алкоголя и поучительными воспоминаниями старожила и очевидца.
Когда-то крепостная стена на Боне (она сейчас прямо перед нами) — самой высокой и видимой отовсюду точке города была покрыта подсвеченным кумачом со звездой и надписью громадными белыми буквами — Слава великому Сталину. В ночь Победы над городом густо стояла пальба, а утром между гор сплошным потоком пошла на Запад военная техника. Почему-то этот марш (так теперь вспоминалось) пришелся на день окончания войны, войска шли вперед как бы по инерции, с запасом нерастраченной мощи.
Леонид Павлович хорошо запомнил этот день. Детские впечатления удивительны в своем бессистемном разнообразии. Леонида привезли сюда в начале сорок пятого. Отца — саратовского пролетария до войны определили в школу НКВД. Потом они жили в Киеве, мать погибла при первых бомбежках, отец — тогда лейтенант метался, забежал к знакомой, оставил на ее попечение двухлетнего сына. Служил в СМЕРШе, Киев освобождал, нашел сына, женился на спасительнице, счастливый случай, прямо кино и немцы — так когда-то говорили, по смыслу — абракадабра, но послевоенному поколению понятно. Отца направили следователем в Кременец. Здесь он дослужился до майора и начальника местного отделения МГБ (Министерства Госбезопасности).
Вот сцена из тех давних времен. По улочке, выходящей на площадь, кажется, той, где дом Словацких, но это даже неважно, они здесь все сверху вниз, шагает женщина. Еще утро, прошел дождь, город свеж, ранее солнце касается промытых окон, с крыш каплет. Взгляду подростка женщина представляется ошеломляюще красивой. На ней шитая на заказ шинель в талию, кубанка каракулевая с малиновым верхом, выступает она величаво, с застывшим лицом, постукивает фасонными сапожками. Рядом с красавицей, но чуть поотстав, не по узкому разбитому тротуару, а прямо по булыжнику мостовой, идет офицерик — строгий, не подступишься, с пистолетом в руке. Впереди и позади топают солдаты с винтовками наперевес. Штыки торчат, один в спину женщины, другой расчищает путь, вернее пустоту, потому что дорога свободна. Люди стоят по другую сторону улицы, по одному, и глядят молча. Слитно, человек к человеку, так что даже дыхание кажется общим, проходят эти четверо сквозь город. Ведут бандеровку, все должны видеть.
Остросюжетный роман Селима Ялкута «Скверное дело» — актуальный детектив в реалиях современной российской действительности и в тесной взаимосвязи с историческим прошлым — падением Византийской империи. Внимание к деталям, иронический язык повествования, тщательно прописана любовная интрига.
Место действия нового исторического романа — средневековая Европа, Византийская империя, Палестина, жизнь и нравы в Иерусалимском королевстве. Повествование с элементами криминальной интриги показывает судьбы героев в обстоятельствах войны и мира.
Тюрьма в Гуантанамо — самое охраняемое место на Земле. Это лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных тяжких преступлениях, в частности в терроризме, ведении войны на стороне противника. Тюрьма в Гуантанамо отличается от обычной тюрьмы особыми условиями содержания. Все заключенные находятся в одиночных камерах, а самих заключенных — не более 50 человек. Тюрьму охраняют 2000 военных. В прошлом тюрьма в Гуантанамо была настоящей лабораторией пыток; в ней применялись пытки музыкой, холодом, водой и лишением сна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Брошюра написана известными кинорежиссерами, лауреатами Национальной премии ГДР супругами Торндайк и берлинским публицистом Карлом Раддацом на основе подлинных архивных материалов, по которым был поставлен прошедший с большим успехом во всем мире документальный фильм «Операция «Тевтонский меч».В брошюре, выпущенной издательством Министерства национальной обороны Германской Демократической Республики в 1959 году, разоблачается грязная карьера агента гитлеровской военной разведки, провокатора Ганса Шпейделя, впоследствии генерал-лейтенанта немецко-фашистской армии, ныне являющегося одним из руководителей западногерманского бундесвера и командующим сухопутными силами НАТО в центральной зоне Европы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Книга Стюарта Джеффриса (р. 1962) представляет собой попытку написать панорамную историю Франкфуртской школы.Институт социальных исследований во Франкфурте, основанный между двумя мировыми войнами, во многом определил не только содержание современных социальных и гуманитарных наук, но и облик нынешних западных университетов, социальных движений и политических дискурсов. Такие понятия как «отчуждение», «одномерное общество» и «критическая теория» наряду с фамилиями Беньямина, Адорно и Маркузе уже давно являются достоянием не только истории идей, но и популярной культуры.
Книга представляет собой подробное исследование того, как происходила кража величайшей военной тайны в мире, о ее участниках и мотивах, стоявших за их поступками. Читателю представлен рассказ о жизни некоторых главных действующих лиц атомного шпионажа, основанный на документальных данных, главным образом, на их личных показаниях в суде и на допросах ФБР. Помимо подробного изложения событий, приведших к суду над Розенбергами и другими, в книге содержатся любопытные детали об их детстве и юности, личных качествах, отношениях с близкими и коллегами.
10 мая 1933 года на центральных площадях немецких городов горят тысячи томов: так министерство пропаганды фашистской Германии проводит акцию «против негерманского духа». Но на их совести есть и другие преступления, связанные с книгами. В годы Второй мировой войны нацистские солдаты систематически грабили европейские музеи и библиотеки. Сотни бесценных инкунабул и редких изданий должны были составить величайшую библиотеку современности, которая превзошла бы Александрийскую. Война закончилась, но большинство украденных книг так и не было найдено. Команда героических библиотекарей, подобно знаменитым «Охотникам за сокровищами», вернувшим миру «Мону Лизу» и Гентский алтарь, исследует книжные хранилища Германии, идентифицируя украденные издания и возвращая их семьям первоначальных владельцев. Для тех, кто потерял близких в период холокоста, эти книги часто являются единственным оставшимся достоянием их родных.