Львовский пейзаж с близкого расстояния - [91]
Вернулась хозяйка, она съездила в Киев за сыном, который провел месяц у сестры во Франции. Валентина готовилась переселить нас в оговоренную квартиру. Что-то мешало определить нас туда сразу. Говоря о квартире, обычно деятельная Валентина проявляла странную робость. — Может, не нужно? — спрашивала она риторически и тут же сдавалась ввиду отсутствия сколько нибудь приемлимого варианта. О гостинице речь не шла, мы пригрелись возле Валентины и не спешили расставаться. И она дорожила нашим обществом. Каждый вечер Валентина приходила принаряженная.
— Дома ее не ждут, — говорила она загадочно, и тут же поправлялась, — почти не ждут. А кроме того она не боится ночью ходить одна. В Валентине было стоическое терпение женщины среднего возраста, ожидающей лотерейного выигрыша. Сидели старомодно, пили вино. Разговор шел ни о чем, может, даже корыстный с нашей стороны, если под корыстью понимать интерес к обстоятельствам чужой жизни, лепку образа в дополнение к живой Валентине в цветастой кофточке и тугих брючках, открывающих изящную ножку. Было нечто, что возникает в такие вечера без чувственного влечения, по крайней мере, в той самой осознанной форме, которая сама по себе ведет игру. Может быть, именно в силу этой безыскустности, остается нечто, о чем изредка вспоминается с неясным ощущением утраты. Само это ощущение требует дополняющего усилия памяти, подсказки и только потом проступает неотчетливо — свет от прикрытой абажуром лампы, Валентина, восседающая на высоком стуле, вернее, просто фигура женщины, обезличенная смутным воспоминанием, овал лица, обобщенный образ вечерней гостьи, неспешная беседа почти ни о чем.
Ей было жаль с нами расставаться. А нам с ней. Нашелся ключ. Валентина сообщила эту новость вскользь, будто проговорилась. Ключ нашелся. Даже не так. Любовник Жанны забрался в квартиру через балкон и взял запасной. Львовские пятиэтажки глохнут в густой зелени, как древние храмы в дебрях Камбоджи. Разнообразия хватает без обезьян, вот и любовник заполз по древесному стволу на заветный балкон.
А квартира оказалась удивительной. Диван был единственным предметом мебели, годным для осторожного пользования. Стена в ванной рухнула и лежала на полу грудой плитки. Проводка погибла. Пользоваться санитарией приходилось наощупь, дверь в коридор держали открытой. Просиживая на унитазе в дробящемся свете далекой лампочки и разглядывая шевеление пещерных теней на разрушенной стене, можно было размышлять над началами платоновской философии. Эйдосы разгуливали под нудное постукивание соседского молотка. Как в охотничьей хижине, лежали загодя заготовленные спички и огарок свечи. Розетки не работали. Ступить на балкон было некуда, его перегораживала непонятные ящики и антенна к мертвому телевизору. Из чайника, клубясь, лезла наружу ядовитая плесень. Единственным островком благоденствия оставался диван. Он был похож на корабль, причаливший к острову, заселенному кровожадными дикарями. Сходить на берег было опасно, прогулка могла закончиться прощальной надписью с бурыми подтеками на изодранных обоях. Что-то похожее там уже было. Личная жизнь барменши Жанны оказалась подвигом, любовная и героическая лирика сплелись воедино — прильнувшие друг к другу тела мужчины и женщины, и продавленный до пружин ковер-самолет (все тот же диван) в парении над первозданным хаосом.
— Это квартира зятя. — Прояснила Валентина немой вопрос. — Дочь сейчас у нас, а он в Москве. Повар, но работает строителем.
— Строитель — поваром?
— Нет. Повар — строителем.
— М-да. Москве нужны специалисты.
— Он толковый. Золотые руки. Все умеет. Не то, что муж.
— Заметно. Дочери повезло.
— И не говорите. Сейчас это такая редкость…
Когда бродишь без цели, сюрпризы неизбежны. На улице Франко (как много в этом имени зависит от ударения) мы наткнулись на воинский парад. Парад мчал нам навстречу. На малой скорости он проехался по центральному проспекту, и теперь, крутя новенькими шинами, спешил в казармы к праздничному завтраку. Разглаженный и раскрашенный до последнего винтика парад смотрелся франтом. Военные сидели нерушимо, сложив руки в белых нитяных перчатках, и глядели друг на друга стеклянными глазами. Ощущалась торжественность момента, у военных это особенно заметно.
Колонна прошелестела длинной змеей, махнула хвостом с сигнальным флажком, сверкнула милицейской мигалкой и уползла в убежище. А мы отправились гулять по городским холмам. Вместе с Валентиной, возвратившейся Наташей и ее одиннадцатилетним сыном — долговязым бойким подростком. Достоинство и недостаток хорошей компании в том, что дороги не замечаешь. С коварством фокусника, компания расслабляет внимание и извлекает на показ нечто вроде белого кролика взамен обещанных красот и впечатлений. Теперь, когда вспоминается та прогулка, мне видится впереди чуть сутулая (не без изящества) спина Валентины (в памяти она все лучше и прекраснее), крепенькая фигура Наташи почему-то с квадратной футуристической головой. Все замечательно, как в трамвае за минуту до того, когда кричат караул и хватаются за безнадежно опустевший карман или изрезанную сумку. Все случается буквально на глазах, но рассказать нечего. Конечно, можно вернуться и пройти весь путь заново, внимательно оглядываясь, прислушиваясь и осматриваясь, как охотник, который проверяет расставленные загодя силки. Но это пустые старания. Как раз среди них кроется изнанка ситуации, с которой трудно смириться — шляпа пуста, факир трезв, фокус удался и повторить его дилетанту не под силу. Остается собрать по клочку, что сохранилось почти случайно. Громадные слитки краснокаменных соборов на прозаических дворах, густо заросших бьющей сквозь камень травой, запустение, безлюдье, удивительное чувство покинутости, будто сама душа заблудилась в этой особенной, как глицерин, среде, рождающей фантомы. Осени еще нет, но она уже здесь, так среди ночи часовой ощущает присутствие неприятеля и спохватывается навстречу близкой опасности. Особенная неподвижная застывшая тишина. Изнывая от обладания, хочется передать восторг минуты, но как это сделать, когда само по себе ощущение бесформенно, как разведенный крахмал.
Остросюжетный роман Селима Ялкута «Скверное дело» — актуальный детектив в реалиях современной российской действительности и в тесной взаимосвязи с историческим прошлым — падением Византийской империи. Внимание к деталям, иронический язык повествования, тщательно прописана любовная интрига.
Место действия нового исторического романа — средневековая Европа, Византийская империя, Палестина, жизнь и нравы в Иерусалимском королевстве. Повествование с элементами криминальной интриги показывает судьбы героев в обстоятельствах войны и мира.
Тюрьма в Гуантанамо — самое охраняемое место на Земле. Это лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных тяжких преступлениях, в частности в терроризме, ведении войны на стороне противника. Тюрьма в Гуантанамо отличается от обычной тюрьмы особыми условиями содержания. Все заключенные находятся в одиночных камерах, а самих заключенных — не более 50 человек. Тюрьму охраняют 2000 военных. В прошлом тюрьма в Гуантанамо была настоящей лабораторией пыток; в ней применялись пытки музыкой, холодом, водой и лишением сна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Брошюра написана известными кинорежиссерами, лауреатами Национальной премии ГДР супругами Торндайк и берлинским публицистом Карлом Раддацом на основе подлинных архивных материалов, по которым был поставлен прошедший с большим успехом во всем мире документальный фильм «Операция «Тевтонский меч».В брошюре, выпущенной издательством Министерства национальной обороны Германской Демократической Республики в 1959 году, разоблачается грязная карьера агента гитлеровской военной разведки, провокатора Ганса Шпейделя, впоследствии генерал-лейтенанта немецко-фашистской армии, ныне являющегося одним из руководителей западногерманского бундесвера и командующим сухопутными силами НАТО в центральной зоне Европы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Книга Стюарта Джеффриса (р. 1962) представляет собой попытку написать панорамную историю Франкфуртской школы.Институт социальных исследований во Франкфурте, основанный между двумя мировыми войнами, во многом определил не только содержание современных социальных и гуманитарных наук, но и облик нынешних западных университетов, социальных движений и политических дискурсов. Такие понятия как «отчуждение», «одномерное общество» и «критическая теория» наряду с фамилиями Беньямина, Адорно и Маркузе уже давно являются достоянием не только истории идей, но и популярной культуры.
Книга представляет собой подробное исследование того, как происходила кража величайшей военной тайны в мире, о ее участниках и мотивах, стоявших за их поступками. Читателю представлен рассказ о жизни некоторых главных действующих лиц атомного шпионажа, основанный на документальных данных, главным образом, на их личных показаниях в суде и на допросах ФБР. Помимо подробного изложения событий, приведших к суду над Розенбергами и другими, в книге содержатся любопытные детали об их детстве и юности, личных качествах, отношениях с близкими и коллегами.
10 мая 1933 года на центральных площадях немецких городов горят тысячи томов: так министерство пропаганды фашистской Германии проводит акцию «против негерманского духа». Но на их совести есть и другие преступления, связанные с книгами. В годы Второй мировой войны нацистские солдаты систематически грабили европейские музеи и библиотеки. Сотни бесценных инкунабул и редких изданий должны были составить величайшую библиотеку современности, которая превзошла бы Александрийскую. Война закончилась, но большинство украденных книг так и не было найдено. Команда героических библиотекарей, подобно знаменитым «Охотникам за сокровищами», вернувшим миру «Мону Лизу» и Гентский алтарь, исследует книжные хранилища Германии, идентифицируя украденные издания и возвращая их семьям первоначальных владельцев. Для тех, кто потерял близких в период холокоста, эти книги часто являются единственным оставшимся достоянием их родных.