Львовский пейзаж с близкого расстояния - [89]

И тут же вскочил, побежал, утирая платком красную шею. Проповедь учит не столько абстрактным представлениям о добре (для этого ангелы летают), сколько действенной готовности к состраданию. И, заодно, пониманию нестесненности греховного выбора: хочешь пить — пей. Свобода безрассудна.

Алик расположился в угловой комнате — детской рядом с гигантским аквариумом, в котором лениво скользили блестящие от электрического света рыбы. Ночью под раскрытым окном бродила старуха. Она была замечена еще днем — согнутая, сухая, не человек, а оживший иероглиф. Старческое упрямство похоже на ожесточенное сопротивление последних солдат у знамени, когда исход сражения бесповоротно решен. Теперь в лечебнице не держат таких безвредных, и женщина, впрочем, не очень еще и древняя, истощенная и неопрятная, бубнила одно и то же про шляхетское происхождение и Матку Боску. Спать под ее бормотанье было невозможно. Вспоминала про сокровища, зарытые в Иезуитском парке — перетоке городского пространства от собора Святого Юры к центру.

— Що ти там забула в цьому парку. Все знайшли без тебе. — Увещевал голос с балкона.

— То мій Карол там був з жолнежами.

— Та нема там нічого. Люди перекопали усе. Знайшли б, якщо було. Йди, бо треба людям спати[7].

Рядом с нами — Стрийский базар. В понедельник он закрыт, торговля теснится по периметру, отороченная от проезжей части железными перильцами. В чужом городе многое удается, на что не хватает времени дома. Хотя бы прохлаждаться без дела напротив Стрийского базара с бутылкой молока и раздерганной в куски булкой — любимым меню бурсаков и семинаристов.

— Я еще бурячок отварю. — Говорит Алик. — А чего? Молочка попил и хорош. Не выспался. Где здесь Иезуитский парк, не знаешь?

— Искали уже. Но прокат лопат организовать не мешает. Не может быть, чтобы ничего не осталось. Перспективное занятие…

— Оптимизма нужно очень много. — Вздыхает Алик.

Вечером пришла Валентина, она отличалась от той, утренней — озабоченной и спешащей. В аккуратной блузке и брючках она очень привлекательна. Рыжеватая кожа светилась. Домой ей не хотелось, это было заметно. Уже было поздно. Но Валентина не боялась ходить одна. Сидели на кухне и, приятно скучая, пили вино. Разговор шел прозаический.

У зятя украли ящики с товаром, да, да, она молодо выглядит, а зять взрослый. Так вот, украли товар, вернее, не у него, и не его вина, но теперь не докажешь. Что муж, что зять, ей с мужиками везет. Если бы не дочь… А так она оставила зятя дома, сама пошла на разборку. Угрюмые люди ждали в подъезде. Им нужен был зять, причем здесь Валентина? Но она явилась и убедила.

— То есть как?

— Вот так. Они на горло, и я на горло.

— И обошлось?

— Да.

— Я не заяц и барабана не боюсь?

— Что?

— Присказка из одной старинной истории. А где здесь парк Иезуитский?

— Ой, все спрашивают. План, говорят, есть, только где он. Раньше думали, у секретаря обкома в сейфе. Потом привезли того с палочкой, которая на металл клюет. Три дня ходил. Нет ничего. И Еврейскую всю перестучали, кто-то, говорят, находил, но они разве скажут…

Еще одно место, где искали клады, — рядом со старой синагогой. Еврейской улице вернули прежнее название. Сейчас там полупустые дома с тусклыми от пыли окнами, а когда-то было бойкое место. Немцы синагогу взорвали, а до того была старейшая во Львове, хоть на время переходила в руки иезуитов. Было это несколько веков назад, иезуиты задумали открыть во Львове монастырь и позарились на эту синагогу. Возникла тяжба, которую магистрат решил в пользу иезуитов. В тот день еврейские женщины рвали на себе волосы, а христианский народ со свечами освящал синагогу под храм. Торжествовали. Но на следующий день ворота в новый храм оказались заперты, а вход теперь вел сквозь жилище Мордехая Нахмановича — главы еврейской общины. Синагога была прямо за его домом, и хозяин сам решал, кого пускать. Право собственности на землю и жилище. Здесь магистрат оказался бессилен, не переписывать же законы, чтобы досадить евреям? Отцы города вернули синагогу прежним владельцам. Теперь евреи торжествовали и пели свои гимны. В дальнейшем каждый еврей, идущий в синагогу, должен был пройти через дом Мордехая.

Среди львовских евреев особо почиталась золотая Роза. Роза была племянницей Мордехая, дочерью его брата Натана Нахмановича. Тут много от легенды, но совпадение ситуаций делает историю правдоподобной. Роза была замечательно красива, очень богата и страстно предана Б-гу. Тогда евреи строили новую каменную синагогу, вместо сгоревшей деревянной. Пока шло строительство, власти не вмешивались, а потом вытащили подложный документ, утверждавший права города на землю, и здание отобрали. Верховодил львовский епископ, смертельный враг евреев. Решение было за ним, и он затребовал непомерные деньги. Собранных средств не хватило, на это и был расчет. И тогда Роза пожертвовала все свое состояние на выкуп синагоги. Епископ поставил новое условие, она сама должна принести ему деньги. Общение с мужчиной чужой веры было для Розы тяжелым испытанием. Но она пошла на это. Тогда епископ затребовал совершенно невозможное: Роза должна провести у него ночь. И вновь она согласилась в обмен на документ, навсегда утверждающий право евреев на владение зданием. Между ними состоялся разговор. Епископ: — Сначала останься, я тебе не верю. Роза: — Мой обман можно исправить, если обманешь ты, я теряю все — честь, веру и свой народ. Епископ подписал бумагу, и в тот же вечер в синагоге зажглись праздничные огни. А Розу на другой день нашли мертвой.