Львиное Сердце - [9]

– Как я понимаю, во время моего отсутствия ты содержался в камере под нами.

Для вящего эффекта она топнула туфелькой по помосту.

– Да, госпожа. Меня освободили всего час назад.

– Мне сказали, что рыцарь Роберт Фиц-Алдельм дурно обходился с тобой. Что он тебя бил. – Она повторила это по-французски и, когда в зале послышались изумленные возгласы, бросила взгляд в сторону Сапоги-Кулаки. Изабелла поговорила-таки с матерью, решил я. – Это правда?

Теперь зеленые глаза графини смотрели на меня.

Бил, и не раз, хотелось сказать мне. Но я ощущал на себе взгляд Сапоги-Кулаки, прожигавший дыры в спине моей туники. Стригуилу предстоит стать домом для меня, размышлял я, а Изабелла – пока единственный мой друг. Ее знатное происхождение служит залогом того, что наши дороги будут пересекаться редко, и при всем ее расположении она лишь ребенок. Зато с Сапоги-Кулаки я буду встречаться ежедневно, и у него тут, несомненно, хватает друзей и союзников. Возможно, он уже знает, как превратить мою жизнь в муку. А если обвинить его прилюдно, недолго получить нож между ребер под покровом ночи.

Я принял решение.

– Пока наш корабль поднимался вверх по реке, между нами произошла размолвка, госпожа. Я был груб с Фиц-Алдельмом, а когда он сделал мне выговор, поднял на него руку. – Весьма вероятно, что Сапоги-Кулаки сказал что-то похожее. На этом и строился мой расчет. – Он поступил так, как сделал бы любой другой рыцарь, и леди Изабелле довелось стать свидетельницей случившегося.

Ифа насупила брови, но ничем не показала, что не верит моему рассказу.

– А потом, когда ты очутился в темнице?

Она воззрилась на меня, и, хотя это было невозможно, мне казалось, будто она видит синяки, покрывающие мое тело под туникой и штанами.

– Еда была скверной, госпожа, но больше мне жаловаться не на что.

Я послал ей улыбку, казавшуюся мне убедительной.

Раскусила она мою ложь или нет, сказать не берусь, но ее полные губы изогнулись в усмешке.

– Со стороны Фиц-Алдельма неправильно было сажать тебя под замок, но, возможно, в тех обстоятельствах это было вполне объяснимо.

– Да, госпожа, – солгал я, надеясь, что Бог позволит мне свершить месть. Я покажу Сапоги-Кулаки, что такое побои.

– Отныне ты станешь спать в зале и обедать тут же. Время от времени я буду призывать тебя. Мне редко выпадает возможность поговорить по-ирландски, разве что со своими детьми.

– Почту за честь, госпожа, – ответил я, просияв.

– А тебе следует выучить французский.

– Да, госпожа.

Я поклонился, надеясь, что худшее осталось позади.

Глава 3

В стойле было тепло и сыро. Пот тек у меня по лбу, пока я орудовал в дальнем углу лопатой, стараясь отыскать помет – его никак не удавалось обнаружить. Нашел я только крысу, но та удрала прежде, чем я успел разрубить ее. Я посвистел, зовя Лоскутка, терьера старшего конюха, но без толку. Обругав чертова пса, которого никогда не дозовешься, я снова занялся утоптанным земляным полом. Сочтя его достаточно чистым, я взял метлу и принялся сметать плоды своих трудов – кучу грязной соломы и конского помета – к двери.

Полгода минуло с моего приезда в Стригуил. Пришла середина лета, настал зной. После аудиенции у Ифы меня определили к оруженосцам при рыцарях. Не прислуживая никому в отдельности, я выполнял тяжелую работу за всех – несправедливость, с которой мне было не по силам бороться. Многие оруженосцы держались достаточно дружелюбно и после продолжительного времени, в течение которого я не задирал нос и не жаловался, приняли меня в свое общество. Ближе всего я сошелся с Хьюго и Уолтером. Хьюго был худощавым и крепким, а благодаря белой коже и веснушчатому лицу мог сойти за ирландца, Уолтер же, напротив, – смуглым и темноволосым. Низкорослый, он был, однако, жилистым, как охотничий пес, и состоял со всеми в приятельских отношениях.

Стремясь не утратить силы и ловкости, а также навыков обращения с оружием, я при любой возможности упражнялся с этой парочкой. Облачившись в стеганый гамбезон или в полноценный доспех – естественно, взятый взаймы, – я молотил их, а они меня. Мы боролись, бились на кулачках, сыпали ругательствами, как все молодые люди. Я упражнялся с деревянным мечом и щитом, оттачивая свое умение против пелла – воткнутого в землю шеста высотой в человеческий рост. Еще я атаковал верхом столб для упражнений – поначалу под насмешливый хохот зевак, потом, по мере того как росла моя сноровка, под ободряющие возгласы.

Что до остальных оруженосцев, то они не слишком досаждали мне, но кое-кто из кожи вон лез, лишь бы показать свое преимущество. Утром того дня за завтраком Бого, один из злейших моих обидчиков, детина с квадратной, как фонарь, челюстью, мнивший себя уже рыцарем, велел мне вычистить конюшни: эту работу, вообще-то, полагалось выполнять ему самому.

Попытка поспорить только дала бы Бого и его дружкам долгожданный повод. Когда они налетели на меня в первый раз, я успел сбить с ног двоих, прежде чем меня задавили числом. Отделавшись синяком под глазом и разбитой губой, я пришел к неутешительному выводу: самое лучшее – не лезть на рожон. Я не мог драться со всеми обитателями Стригуила. И подступиться к Сапоги-Кулаки тоже не мог. Он был рыцарем, персоной, недосягаемой для подобных мне. Посему я решил, что буду избегать его как чумы и вести другие битвы. «Сражайся, когда можешь победить, – частенько советовал отец. – В противном случае отступай. Только дурак делает наоборот».