Львиная стража - [70]

– А я думал, что ко мне приставят электроды, – сказал я.

Сандор ничего не сказал. Это подтвердило мое предположение, что у него было счастливое детство, что Диана была хорошей матерью и что тогда у него был отец. Забавно, но это умозаключение заставило меня задаться вопросом: а что сделало его таким плохим? Такие мысли приходят нам в голову непроизвольно. Раньше – правда, не так давно, – если бы кто-то сказал мне, что можно знать, что человек плохой, и одновременно любить его, я бы ему не поверил.

Тилли сказала, что позаботится о том, чтобы эта девчонка, Джессика, узнала ее имя и не отказалась общаться с нею, когда придет время. Не думаю, что Сандору нравилось, что Тилли проявляет такую самостоятельность. И он взял руководство на себя. Тилли может сделать один звонок Гарнету и назваться Энн. Она может звонить ему до тех пор, пока не нападет на Джессику. Детям ее возраста нравится отвечать на телефонные звонки, сказал он, но вот откуда он это знал, я не представляю. А вот после того, как мы поговорим с Джессикой, она позвонит Гарнету.

Где мы собираемся держать Джессику? Ну, не в гостинице же, не в «Георге».

– В фургоне, естественно, – сказал Сандор.

Он говорил так, будто фургон принадлежит ему и у него есть право использовать его, как ему нравится, но Тилли, по всей видимости, не возражала. То, на что я надеялся и от чего отмахивался как от столь же маловероятного, как любая фантазия, кажется, вполне могло случиться.

– Знаешь что, Джо, – сказала мне Тилли, когда мы в тот вечер остались одни, а Сандор ушел звонить Диане, – он мне нравится. Такой мрачный, брутальный, задумчивый – меня всегда тянуло к таким, но все как-то не складывалось, они не попадались на моем пути.

Когда я представлял их вместе, я, глупец, все время думал о любви, совсем не о том, что было на уме у Тилли. Я всегда думаю о любви, как бедные всегда думают о деньгах.

– Сандора женщины не интересуют, – сказал я.

– А что же его интересует, мужчины?

– Его вообще не интересует секс, – сказал я.

Тилли стала следить за школой, в которой училась Джессика. Вскоре она поняла, что целая рота мамаш и сам Гарнет, естественно, привозят в школу и забирают домой своих детей, только она не увидела в этом системы. Один раз она приехала туда на «Фиате», другой – в кемпере и припарковалась на противоположной стороне улицы, в третий – тоже в кемпере, но оставила его в переулке и прошла до школы пешком. Меня отправили исследовать окрестности, чтобы выбрать место, где припарковать кемпер в день похищения и где держать его, когда мы спрячем в него девчонку. Был вечер четверга, когда она позвонила в дом Гарнета и по счастливой случайности с первой попытки напала на девчонку. Мне стало интересно, какой у нее голос, хорошая ли она девочка? Тилли сказала, что не понимает, что я имею в виду. Семилетний ребенок – это семилетний ребенок, просто семилетка.

Похищение запланировали на следующий день. Тилли думала, что за Джессикой приедет мамаша какого-нибудь другого ребенка, но получилось по-другому. Приехал сам Гарнет, и девчонка, вместо того чтобы ехать с ним, уехала с женщиной, которая убирается у Принцессы и ездит на работу на мопеде. До понедельника делать больше было нечего. Я спросил у Сандора, сколько денег, когда придет время, мы попросим. Я сидел на своей кровати с банкой пива из холодильника, а он был в ванной, брился.

– Предоставь это мне, – вот и все, что он сказал, но я почувствовал себя очень неуютно. Мне стало тревожно не за себя – я знал, что могу доверять Сандору, – а за Тилли, которая выполняла всю работу.

– Это будет миллион, да? – сказал я, хотя очень боялся продолжать расспросы.

– Я же сказал, чтобы ты предоставил эту сторону дела мне.

– А что, если он не заплатит? – сказал я.

Сандор притворился, будто не понял, что я имею в виду, он так часто делает, если я говорю на жаргоне или использую выражения вроде этого.

– Как мне тебя понимать?

Не знаю, почему я должен думать о том, что рассказала мне Тилли – что Принцесса сидела в машине на переднем сиденье рядом с Гарнетом, – но я об этом подумал, я пытался учесть все непредвиденные обстоятельства.

– А что, если он трахает ее? – сказал я.

Нехорошее слово, знаю, но хороших слов для этих аспектов нет. Реакция Сандора показалась мне несоизмеримой с оскорблением. В тот момент я даже не смотрел на него, я пил свое пиво и сидел отвернувшись от двери в ванную. В следующее мгновение Сандор уже держал меня за шею захватом пожарного, и в дюйме или двух от моего лица поблескивала бритва.

– Я перережу тебе глотку, – сказал он.

Я не мог говорить: Сандор пережал мне дыхательное горло. Я хотел объяснить ему, что всего лишь считаю Принцессу одной из тех женщин, которым нравится менять мужчин – все эти мужья, да еще Сандор намекнул, что в Риме были «приключения». Что может означать приключение, кроме мужчин и секса? Но я не мог сказать всего этого, я лишь, задыхаясь, повторял его имя:

– Сандор, Сандор, Сандор…

Он не перерезал мне глотку. Возможно, он вообще ничего бы со мной не сделал, если бы я не стал отрывать его руку от своей шеи, но мне деваться было некуда, я задыхался. Он полоснул бритвой по тыльной стороне моей ладони, от мизинца до нижней фаланги большого пальца.