Лужайки, где пляшут скворечники - [51]

Собрались все, за исключением двух часовых — подпору­чика Радича и унтера Кваха. Полковник встал со складного табурета, встали и остальные.

Полковник Глан…

Это был типичный полковник. Такой, за которым и ака­демия, и гвардейские парады, но гораздо больше походов и кампаний — с немалой стрельбой и сабельными атаками. Подобного толка командиры — чаще всего вдовцы, а взрос­лые дети их живут где-то далеко, редко напоминая о себе…

Был он грузноват, но подтянут, с резким лицом служа­ки — седые усы, большой прямой нос, выцветшие глаза, ежик неприхотливой стрижки. Бледный шрам на щеке — без него что за командир конного полка…

— Гвардейцы. К сожалению, не могу обещать вам привы­чного послеобеденного отдыха. Сразу после трапезы мы сво­рачиваем лагерь и уходим к Совиному урочищу. Мне сооб­щили, что «знающие истину» скоро будут здесь. Не могу судить, какую истину знают эти господа, но нашу дислока­цию знают точно.

— А много их? — запальчиво спросил Виктор Гарский, румяный юноша девятнадцати лет.

— Около полуэскадрона, корнет. И два полевых орудия. В случае схватки исход предрешен. К тому же вам известен приказ, исполнить который мы должны неукоснительно. Не вступать в бой без крайней необходимости и стараться до­стичь границы как можно незаметнее…

Многие понимали, что столь обстоятельно и округло полковник изъясняется ради мальчика. В ином случае он вы­разился бы короче: «Противник на хвосте, пора бить копыта­ми». В походных условиях такой стиль не противоречил эти­кету.

— Однако же, — продолжал командир, — у нас есть еще полчаса на обед и около часа на сборы. И посему — раскупо­рим…

Тут же пробки ударили в полотняный потолок — по нему сильнее заметались тени.

Реад был рядом с мальчиком. Наклонился к самому его уху.

— Простите, суб-корнет, мы здесь все равны, но… вам дома позволяли пить вино?

— Папа разрешал иногда попробовать чуть-чуть… если праздник.

— Ну, тогда вы сами определите это «чуть-чуть». А на­льем вам, как всем.

Шипучее старохельтское нетерпеливо запузырилось в походных оловянных кружках.

— Кирасиры, прошу внимания… — голос полковника был негромок и значителен. — В подобных случаях следует пить вначале за успех кампании. Но я, сломавши ритуал, хочу предложить: поднимем прежде всего тост за самого юного нашего собрата и… за то, что судьба подарила нам такое предприятие… Вива, герцог!

— Вива! — гаркнули офицеры и унтеры. Но не пили, смотрели на мальчика. И он понял, что надо что-то сказать.

— Я… господа, благодарен вам за то, что вы делаете для нашей страны. И рад, что я с вами… Спасибо…

— Вива! — крикнули снова и застучали о доски опустев­шими кружками. Мальчик сделал глоток, чихнул. Признался Реаду:

— В носу чешется, как от лимонада. Сказал он негромко, но услышали все. Засмеялись, одна­ко, ничуть не обидно. Засмеялся и Максим.

— Ничего, товарищ, привыкнете, — баском пообещал корнет Гарский. — Без умения пить старохельтское нет кон­ного гвардейца.

— Однако же, спешить не следует, — заметил Реад. — Умение это придет само собой, и, право же, оно не самое главное в воинском деле.

Корнет Гарский покраснел и хотел запальчиво ответить барону, но общий шумный разговор помешал этому. Пришло время выпить наконец за успех похода, и налили всем, кроме Максима — у него и так оставалась полная чарка.

Потом Гарский и молодой капрал Гох ушли сменить ча­совых, и обед продолжался еще около получаса — с тостами, беседой и смехом, которые со стороны могли бы казаться вовсе беззаботными.

Вскоре, однако, пришло время труда и тревоги. Быстро были свернуты палатки, разобраны столы, упакованы посте­ли. Имущество уложили на две легкие фуры. На них же пору­чик Дель-Сом и капрал Гох установили большие скоро­стрельные ружья на коленчатых ногах — похожие на вели­канских кузнечиков. Через час все было готово к пути, стал на поляне строй, два десятка всадников. Несмотря даже на пыльно-маскировочный цвет мундиров и касок, угадывалась в кавалеристах гвардейская стать. И вороные лошади были — загляденье. Крупные, поджарые, с красивыми, как у чугун­ных лошадей-памятников, головами. Одинаково годные для парадов, для походов и неудержимых атак.

Лишь под Максимом была темно-гнедая лошадка горной породы. Она едва ли вписалась бы в церемониальный строй на дворцовом плацу, но сейчас была для мальчика в самый раз — небольшая, под стать всаднику, спокойная. И, пожа­луй, повыносливее черных кирасирских жеребцов и кобыл.

…Близко к вечеру пришли в деревушку Кабаны, за ней начинались поросшие мелколесной чащей склоны. Там — горные дороги и откосы, негодные для колес. Распрягли ло­шадей, навьючили на них самую нужную кладь, остальное же вместе с фурами отдали многословному и услужливому дере­венскому старосте — в обмен на запас вяленого мяса и обе­щание молчать про кирасир и про их желание идти к Совино­му урочищу.

Староста клялся в молчании с таким рвением, что ясно было всякому: скоро не только люди во всей округе, но даже звери и птицы будут знать про всадников и про все их пла­ны… Того и требовалось. Мили через три, уже в сумерках, свернули с дороги, ведущей к Совиному урочищу, круто на запад. В тесный распадок. По нему путь вел к перевалу Гор­ный Лис, от которого до границы было четыре конных пере­хода (если, конечно, не будет по дороге препятствий).