LUV - [3]
Милт: Невероятно! Не думал, что такое возможно.
Гарри: Да, это так. Посмотри на меня. Я — живой пример. Ты даже можешь… (притворяется немым, широко раскрывает рот, не произнося ни звука, и жестикулирует)
Милт(начинает выходить из себя): Гарри? Ты говоришь со мной, Гарри? Гарри, я не слышу тебя. Ты можешь говорить… (Гарри достает блокнот и карандаш, быстро пишет что-то в блокноте) О, Господи, только не это. (Милт смотрит на записку Гарри): Понимаю, Гарри. Я… дай-ка мне. (Милт берет карандаш и блокнот у Гарри и начинает писать): «Дорогой, Гарри. Мы не должны забывать, что, несмотря на…» (Гарри выхватывает карандаш из рук Милта. Милт не позволяет).
Милт(сердито): В конце концов, дай же мне дописать! (начинает писать сначала).
Гарри: Я слышу тебя, Милт.
Милт: Ты слышишь?
Гарри: Когда это случается, я не могу говорить, но хорошо слышу. К чему слова, спрашиваю я вас. Слова пусты и ничего не значат. Они звенят, как галька в пустой консервной банке.
Милт: (кладет в карман блокнот и карандаш) Не знаю, что и сказать, Гарри.
Гарри: Что можешь ты сказать? Что плохо — то не хорошо, Милт. Я в тишине хочу покончить с этим! (достает из кармана куртки веревку с петлей, набрасывает петлю на шею, перебрасывает веревку через поперечину фонаря, пытается повеситься, подтягивая конец веревки).
Милт(вскакивает): Нет, нет, Гарри! Гарри, послушай меня! (хлопая в ладоши): Давай, убери это. (Гарри сползает по фонарному столбу и подавленно садится) Еще успеешь повеситься. (Милт снимает веревку с фонаря, одновременно выдергивая штырек из перекладины, так, что она закачалась) С тобой это происходит, потому что ты в таком состоянии, в котором … Потому что ты не узнал прелести жизни, которую дают деньги, власть, положение в обществе?
Гарри(снимает петлю с шеи, в отчаянии): Ах, Милт…
Милт(вместе сворачивают веревку): Давай-ка, убери ее подальше. Послушай, Гарри, спроси себя: «Ну почему он взлетел так высоко, а я пал так низко?» Спроси себя. (Направляется к урне) Мы оба начинали одинаково: тебе даже было проще — у тебя были деньги, оставленные родителями. У меня же не было ничего, кроме рук и сообразительности. Когда другие спали, я работал. Когда другие говорили, что не получится, я шел и делал. (достает из урны уже знакомое пальто. Оно застегнуто на пуговицы, он стягивает воротник веревкой, наподобие мешка) Только благодаря старанию, самоуважению, настойчивости я и сделал самого себя.
Гарри(встает): Предки оставили мне несколько вонючих тыщонок, это правда, но, разве ты не помнишь, что я никогда с ними не жил, меня растили дед с бабкой, а это было сущим адом, верь мне, сущим адом!
Милт(бросает пальто): Ха! Пожил бы ты денек с моими родителями, тогда бы ты узнал, что такое, действительно, сущий ад. Они были как пара драных кошек. И бедность, грязная, унижающая бедность. Я не ходил в школу до восьми лет, потому что у меня не было ботинок. О, да, мне повезло, когда грузовик с мороженным сбил мальчишку, и мне достались его ботинки. Но они были мне так малы, что я не мог ходить, и меня определили в спецкласс для умственно отсталых детей.
Гарри: Что же в этом плохого? Мои дед с бабкой всегда запирали меня дома. Они терпеть меня не могли, потому что я напоминал им своего отца. Однажды зимой, помню, я вернулся из школы во время кромешной бури, а дверь дома была заперта. Я стучался, я разбил о дверь свои замерзшие руки… А они смеялись надо мной. Они смеялись! Ты только представь. Худенький мальчик, стоящий в метель на улице, практически без ничего, кроме старенькой курточки и портфельчика вместо шапочки, стучит в дверь, умоляя: «Впустите меня! Пожалуйста, впустите!»
Милт: Рай. (небольшая пауза) У тебя был рай по сравнению с моим детством. А представь ты: поздняя ночь, бушует ветер. Маленький, голодный мальчик сидит у керосинки и кормит свою деревянную лошадку куском хлеба, украденным во время обеда. Родители ссорятся. Отец кричит: «Не нравится здесь жить, убирайся к черту!» Мать кричит в ответ: «Это ты мне говоришь убираться?» — и в дикой истерике она хватает мою лошадку и швыряет в отца. Он уклоняется, мать орет, конь разбивается о стену, а мальчик тихо плачет над разбитым игрушечным конем, единственной вещью, которую он так любил.
Гарри: (отходит вправо, разворачивается; задиристо) Тебя когда-нибудь избивали?
Милт: (упрямо) Да.
Гарри: Чем?
Милт: Ремнем, палкой, крышкой радиатора.
Гарри: А цепью?
Милт: Какой толщины?
Гарри: Толщиной… с мою руку.
Милт(расстроился; отходит, возвращается): Что тебе давали на завтрак?
Гарри: Дома?
Милт: Дома.
Гарри: Молоко с водой в пропорции один к трем.
Милт: А мне — кофейную гущу.
Гарри: С сахаром?
Милт: Не в этой жизни. Я ел ее как овсянку.
Гарри(расстроился; уходит, резко оборачивается): Тебя когда-нибудь целовала мать?
Милт: Один раз. Когда я засунул голову между ее губами и фотографией Кларка Гэйбла.
Гарри: А у меня и этого не было.
Милт(расстроился; расхаживает): А что тебе дарили на Рождество?
Гарри: Дарили? Когда мне было пять лет, дед с бабкой купили упаковку пончиков и на каждое Рождество, вплоть до семнадцатилетия мне выдавали по пончику.
Мираж, иллюзии, которыми живут Сильвия Пейтон и Пол Каннингем, работающие машинистками в частной рекламной компании, стали основной темой спектакля. Они вбирают в себя бесплодные мечты и фантазии героев, неистраченные попытки на взлет, на любовь, на свободу выбора профессии. Листают временной календарь со скоростью десятилетий. За пять оторванных листков календаря пролетит жизнь Пола и Сильвии от знакомства, когда молодость полна смелых планов и желаний, до возрастного смирения, семенящего шага, до страха от того, что раньше было мечтой, до черты, за которой стоит звенящая тишина…
Признаться своему лучшему другу, что вы любовник его дочери — дело очень деликатное. А если он к тому же крестный отец мафии — то и очень опасное…У Этьена, адвоката и лучшего друга мафиозо Карлоса, день не заладился с утра: у него роман с дочерью Карлоса, которая хочет за него замуж, а он небезосновательно боится, что Карлос об этом узнает и не так поймет… У него в ванной протечка — и залита квартира соседа снизу, буддиста… А главное — с утра является Карлос, который назначил квартиру Этьена местом для передачи продажному полицейскому крупной взятки… Деньги, мафия, полиция, любовь, предательство… Путаница и комические ситуации, разрешающиеся самым неожиданным образом.
Французская комедия положений в лучших традициях с элементами театра абсурда. Сорокалетний Ален Боман женат на Натали, которая стареет в семь раз быстрее него, но сама не замечает этого. Неспособный вынести жизни с женщиной, которая годится ему в бабушки, Ален Боман предлагает Эрве, работающему в его компании стажером, позаботиться о жене. Эрве, который видит в Натали не бабушку, а молодую привлекательную тридцатипятилетнюю женщину, охотно соглашается. Сколько лет на самом деле Натали? Или рутина супружеской жизни в свела Алена Бомона с ума? Или это галлюцинации мужа, который не может объективно оценить свою жену? Автор — Себастьян Тьери, которого критики называют новой звездой французской драматургии.
Двое людей, Он и Она, встречаются через равные промежутки времени, любят друг друга. Но расстаться со своими прежними семьями не могут, или не хотят. Перед нами проходят 30 лет их жизни и редких встреч в разных городах и странах. И именно этот срез, тридцатилетний срез жизни нашей страны, стань он предметом исследования драматурга и режиссера, мог бы вытянуть пьесу на самый высокий уровень.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Простая деревенская девушка Диана неожиданно для себя узнает, что она – незаконнорожденная дочь знатного герцога, который, умирая, завещал ей титул и владения. Все бы ничего, но законнорожденная племянница герцога Теодора не намерена просто так уступать несправедливо завещанное Диане. Но той суждено не только вкусить сладость дворянской жизни, но полюбить прекрасного аристократа, который, на удивление самой Диане, отвечает ей взаимностью.
В одном только первом акте «Виндзорских проказниц», — писал в 1873 году Энгельс Марксу, — больше жизни и движения, чем во всей немецкой литературе.