Лунный синдром - [2]

— Эй, эй! — вскрикнул водоплавающий гриб, — Спокойнее. Я могу доказать, что и вправду живой!

— Как?

— Очень просто! Я знаю, где твоя Ларочка прячет деньги, — заявил гриб, придав голосу таинственную интонацию, — на кухне в правом шкафчике над плитой, прямо в банке с гречкой. Там что-то окола ста тысяч.

— Хм… — рассудил Гиндесбург, — если ты моя галлюцинация, то это окажется ложью. А если нет, то…

— Видишь как просто. Стоит только проверить, — приободрил хитрый гриб Цзы.

— Ладно. Побудь пока тут.

— Нет! Не оставляй меня, а то эта мегера меня выльет!

— И то верно, — согласился Фирзякин.

— Что ты там бормочешь, идиотина? — раздался вопль жены за дверью. Ручка в туалет в тот же миг спазматически задёргалась, и Фирзякин от испуга чуть не выронил банку. Гриб тревожно булькнул.

— Скверная жена у тебя, Гиндесбург, — сказал он тихо.

— И не говори.

Гиндесбург осторожно отодвинул задвижку, и тут же дверь распахнула супруга. Её зловещие глаза принялись шарить по крохотному пространству туалета.

— Что ты там прячешь, рухлядь нафталиновая?

Фирзякин, держа банку за спиной, не нашёлся что ответить, а только безвыходно покраснел.

— Смыл? — жена грозно сдвинула брови.

Фирзякин молчал. Он робко попытался выйти, но тут же был оттиснут мощной грудью супруги обратно.

— Смывай при мне!

— Нет! — сказал он треснувшим голосом.

— Что!??

— Это мой гриб, — сказал он твёрдо.

— Что, что! — повторила жена тоном оскорблённого евреем офицера вермахта.

Фирзякин с ужасом увидел, как громадная шпалоподобная рука супруги медленно поднялась ввысь, и уже через секунду в глазах его вспыхнули молнии, а в ушах заложило ватой. Гиндесбург увидел, что он полулежит в совершенно неестественной позе, зажатый между унитазом и стеной, а его жена с улыбкой дьяволицы победоносно держит перед собой банку с грибом. Пока Гиндесбург пытался освободиться, жена успела-таки вылить несчастный гриб в унитаз. Беспомощный, он лежал на приступке толчка, склизкий и жалкий. Края слабо вибрировали предчувствием неминуемой гибели.

— Вот сука! — сказал он вдруг отчётливо и громко.

Лариса Фирзякина, тянувшая в этот момент руку к рычажку слива, окаменела. Взгляд её метнулся на супруга.

— Это кто сказал? Ты??? — спросила она сипло.

— Он, — ответил Фирзякин, кивнув на гриб.

Жена, не веря своим глазам, наклонилась над очком отхожего места. Гриб молчал. Тогда она вооружилась стоящим возле унитаза вантузом и хотела было ударить им гриб, как тот вдруг легко и неожиданно выпрыгнул из унитаза и налип на её раскрасневшееся после косметической маски лицо. Фирзякин услышал дикий, заглушённый телом гриба рык. Жена, пытаясь содрать атаковавшую её нечисть, сучила по лицу когтями. Но всё было тщетно. Гриб словно прирос к ней. Края его сомкнулись на затылке намертво. Несчастная, вертясь юлой, в агонии выскочила в коридор, налетела на рогатину вешалки и упала на пол. Спустя минуту она затихла, и Фирзякин понял, что произошло страшное.

— Не волнуйся, — услышал он вдруг, — я только усыпил её. Правда, надолго. Пусть проспится как следует. И потом: она нам мешать будет.

— Мешать нам? — удивился Фирзякин.

Он увидел что гриб, совершая странные телодвижения, сполз с лица жены и проворно движется обратно в туалет.

— Застрял? — посочувствовал тот, забравшись на край унитаза, — Ну, давай я тебе помогу.

И гриб, проскользнув по керамическому бортику, оставил после себя текучий маслянистый след. Слизь, словно смазка, стекла по бортам, и Гиндесбург с лёгкостью выскользнул из ловушки.

— Ты мне новую банку поищи, — сказал гриб, горестно созерцая осколки прежней обители, разбитой мечущейся в агонии женой Фирзякина.

— Ага.

— А теперь, — сказал он, потирая края друг о друга, — пойдём чай пить!

* * *

Гиндесбург и гриб сидели друг напротив друга за кухонным столом. Тут же стояла вскрытая банка с гречкой, в которой обнаружились спрятанные женой деньги, остывший недопитый чай в фарфоровых кружках, литровая бутылка водки, опустевшая наполовину, маринованные помидоры на блюдце, нарезанная колбаса и сахар-рафинад, которым гриб закусывал водку.

Делал он это так: всосав очередную рюмку, гриб наползал на кирпичик сахара и с урчанием растворял его в себе. Гиндесбург наблюдал эту картину с неописуемым умилением, словно гриб был ему родным годовалым сынишкой, выучившимся самостоятельно ходить.

— …И когда я взобрался на гору Фудзи, — вещал гриб заплетаюшимися краями своей кожистой мантии, — в душу мою снизошёл небесный свет. И всё стало прозрачно и чисто. Я понял: дух и плоть лишь временно объединены меж собой. Но дух неизмеримо выше, а потому любой, кто достиг просветления, способен воплотится к новой жизни в любом живом объекте. Мой срок пришёл сейчас.

— Поразительно! — восторгался Фирзякин. Он тоже сильно опьянел. Голова его покачивалась, а нос стал распухшим и красным, — Но почему ты не стал снова человеком? Разве удобно быть чайным грибом?

— Не всё так просто. Моё истинное перерождение должно состоятся только через сто лет. НО МНЕ НЕОБХОДИМО СЕЙЧАС ПРИСУТСТВОВАТЬ В МИРЕ! Ибо грядут события, последствия которых могут изменить всё! — сказал он, посерьёзнев.

— Какие события?