Лунный Пес. Прощание с богами. Капитан Умкы. Сквозь облака - [3]

Собаки лежали в пещере тесной кучей, так было теплее. Лунник чувствовал с двух сторон острый плотский запах вожделения, исходящий от двух молоденьких сук, которые соперничали между собой и старались привлечь его внимание. Одна из них начинала его лизать, нежно дотрагиваясь горячим шершавым языком до его морды, пушистых ушей, теплого живота, опускаясь все ниже, до промежности, где в меховом чехле покоилось кобелиное достоинство. Одного горячего дыхания, одного нежного прикосновения было достаточно, чтобы розовая палочка налилась горячей кровью, напряглась и показала свою красную головку.

Но Лунник сдерживал себя: он знал, что, если станет отцом, ему придется навсегда остаться в стае, заботиться о потомстве, добывать пропитание, охранять своих от нападения врагов: волков, росомах, лис и песцов, бурых медведей и даже ворон, которые могли заклевать новорожденных щенков. Он предчувствовал, что мгновение наслаждения быстро заменится равнодушием, и пламя страсти погаснет, оставив горстку пепла воспоминаний.

Мир был полон опасностей, но тем сильнее был зов познания.

Четырехглазый позвал Лунника и лизнул в морду. Он любил своего младшего сына и испытывал к нему особую собачью нежность.

— Ты почему отворачиваешься от сучек?

— Я не хочу жениться на собаке.

От удивления Четырехглазый широко зевнул, показав еще крепкие, но уже изрядно стертые желтые клыки.

— Но природой заведено так, что каждая порода живых существ продолжает себя через себе подобных, — заметил Вожак. — Ты не нерпа, не лахтак, не птица, не белый медведь, не морж… Или ты совсем не хочешь жениться?

— Когда-нибудь я женюсь, — ответил Лунник. — Но не на собаке.

— Чем тебе так не понравились наши молодые сучки? Гляди — они не сводят с тебя глаз, трутся около тебя, обволакивая запахом желания. Эх, будь я помоложе… А ты хорошо подумал?

— Завтра на рассвете, когда Луна еще раз будет обгрызана, — ответил Лунник, — я ухожу.

— Одинокий пес, — заметил Вожак, — рискует погибнуть еще в самом начале пути.

— Я воспользуюсь даром превращений, — уверенно ответил Лунник.

— Однако не забывай, что изначально ты — собака. И никогда не поддавайся соблазну превращения в человека. Это гибель для тебя. Оттуда уже нет возврата.

— Я всегда буду помнить о своем благородном происхождении, — гордо ответил Лунник.

Весть о том, что Лунник уходит из стаи, мгновенно распространилась среди собак, и больше всех опечалились молодые сучки, влюбленные в этого красивого, ладного, полного мужественной силы кобелька. Многие мысленно осудили его, но другие пожалели, что у них не хватает решимости так круто изменить жизнь.

Сам Лунник уже чувствовал некое отчуждение от остальной стаи, внутренняя дрожь пробегала по его телу от мысли о будущих приключениях. Что его ждет впереди? Как сказал Четырехглазый Вожак, мир полон опасностей и, если не быть осторожным, можно расстаться с жизнью уже на пороге скальной пещеры. Несмотря на кажущуюся безжизненность, зимняя тундра кишит голодным зверьем, затаившимся в засаде, чтобы напасть на зазевавшегося. Прежде всего дикие волки, не брезговавшие своими дальними родичами — собаками. Стерегла свою добычу осторожная росомаха, белый песец пластался по снегу, стараясь слиться с белизной. Даже черные вороны низко стлались над снежной поверхностью. Главным лакомством для них были тундровые мыши-лемминги. Цепкими острыми когтями они разрывали сугробы, выискивая мышиные ходы. На тундровую охотничью тропу иногда выходил белый медведь, когда сильная стужа затягивала льдом все трещины и разводья. Моржи и нерпы — главная добыча умки — уходили в морские глубины или искали неприметные отдушины, чтобы глотнуть живительного воздуха.

Но выбор уж был сделан. Лунник уже смотрел другими глазами на своих сородичей, на своих братьев и сестер одного помета, на свою мать, которая, едва откормив его и других своих щенят, уже родила от другого кобеля и отдалилась от своего родного отпрыска.

И все же Лунник чувствовал некоторое сожаление: удастся ли ему вернуться целым и невредимым в свою свору? Конечно, он мог в любое время переменить свое решение, и, странное дело, именно эта обретенная свобода выбора укрепляла его в мысли, что он на верном пути, он уже не может отказаться от избранного будущего. Она решительно отрезала путь назад.

Ближе к вечеру, когда Луна показалась над горизонтом, Лунник вгляделся в нее и с удовлетворением увидел щербинку на краю светлого круга. След своих собственных зубов. Ночное светило, перед тем как подняться выше в небо, у самого горизонта казалось огромным шаром, слегка желтоватым, но по мере подъема оно светлело, наливалось белизной.

Собачья стая питалась от огромной туши дохлого кита, выброшенного осенними штормами на берег и вмороженного в лед. Половина зимы прошла, а туша все не уменьшалась, хотя ее рвали зубами не только собаки из стаи Четырехглазого, но и росомахи, лисы, песцы, мышки-лемминги, черные вороны. Особенно много было ворон. Почти невидимые днем, они слетались к вечеру и занимали самую хребтину кита, где уже торчали белые, хорошо обглоданные огромные позвонки.

Собаки рвали китовый жир снизу, откуда уже можно было достать до мяса. Лунник сначала полакомился белым китовым салом с черной прослойкой кожи, затем сунул морду поглубже в дыру, чтобы достать до мяса, и вдруг услышал писклявый голосок: