Лунный лик Фортуны - [21]

Гроб накренился и едва не свалился с носилок, но аббатиса удержала его. Не было никакой нужды проверять, была ли последняя попытка успешной: запах все сказал за себя.

Аббатиса прикрыла лицо широким рукавом и, взяв Жосса за руку, потянула к дальней стене склепа.

– Через некоторое время губительный воздух рассеется, – спокойно объяснила она.

Это было разумно. Оказалось, что склеп хорошо проветривается, пламя свечи колебалось в едва заметном потоке воздуха. Стоя рядом с аббатисой, Жосс осмотрел гроб. С того края, где он поработал рычагом, крышка приподнялась на ладонь. Теперь ее было легко снять.

Когда запах умерился – или он действительно стал слабее, или я просто привык к нему, печально подумал Жосс, – они с аббатисой подошли к гробу и столкнули крышку.

В сущности, он не знал, что ожидал увидеть. Жосс видел мертвые тела и раньше, видел их во множестве, видел отвратительные увечья, нанесенные войной, видел распухшие трупы, пролежавшие слишком долго на залитом солнцем поле сражения, видел полусгнившую плоть, кишевшую личинками мух. Он был готов ко всему.

Хотя тело Гунноры уже начало разлагаться, смерть все же не сильно изменила его. Белые руки и лицо – единственная видимая плоть – имели зеленоватый оттенок; на правой руке, лежавшей поверх левой, кровеносные сосуды обесцветились.

Кто-то закрыл веки Гунноры, но искаженный ужасом рот более чем восполнял то выражение, которое могло быть в мертвых глазах.

– Она умерла в муках, – пробормотал Жосс.

– Именно так, – тихо ответила аббатиса. – Вам надо увидеть рану, ставшую причиной смерти.

И снова бесстрастный голос Элевайз подействовал на него успокаивающе.

– Да, конечно, – сказал Жосс.

Он смотрел, как ее быстрые проворные руки откидывают покрывало и развязывают барбетту покрывавшую ровный лоб, ощупывают концы вимпла, аккуратно приколотые к коротким волосам Гунноры.

Аббатиса приспустила вимпл и уложила его на холодной груди мертвой монахини.

Глазам Жосса открылась страшная рана, пересекавшая горло Гунноры.

На мгновение его охватила слабость, тяжелая каменная плита под ногами внезапно вздыбилась, став опасным и ненадежным склоном. Жосс заставил себя собраться. «Гуннора мертва, – сказал он себе твердо. – Мертва. Лучшая услуга, которую я могу ей теперь оказать, – это найти ее убийцу».

Подавшись вперед, он склонился над трупом. Рана тянулась от одного уха к другому – ровный симметричный разрез, безжалостно рассекший кровеносные сосуды и дыхательное горло. «Теперь можно только гадать, от чего она умерла, – отстранений подумал Жосс, – от потери крови или от удушья». Он внимательно осмотрел края раны. Любопытно…

Жосс видел много людей, убитых или раненных мечом, и обычно он мог легко определить, правую или левую руку использовал нападавший, особенно если тот искусно владел мечом. Рана всегда была глубже с той стороны, на которую пришелся удар, – вся тяжесть оружия обрушивалась на это место.

Но разрез на тонкой шее Гунноры был таким же ровным, таким же совершенным, как лунный серп. Кто-то нанес удар необычайно аккуратно. Даже артистично. Как странно!

Это наблюдение подсказало ему взглянуть на руки Гунноры. Жосс закатал широкие рукава, пытаясь свернуть их так же аккуратно, как аббатиса покрывало и вимпл. Пусть он и распорядился нарушить упокоение мертвой девушки, но во всяком случае он должен был выказать уважение. Жосс ощущал на себе взгляд аббатисы, однако она не вмешивалась. Почувствовав, что его усилия оценены по достоинству, Жосс склонился над руками Гунноры.

На левом запястье виднелась маленькая царапина. Ранка была давнишней; корочка частично отвалилась, и Жосс подумал, что этого не произошло бы, если бы царапина была нанесена в момент убийства. Ногти были обкусаны, ногтевая кожица на указательном пальце правой руки казалась содранной, наверное, при жизни эта ранка особенно досаждала Гунноре. Иных повреждений на руках не было.

– Взгляните, аббатиса, – сказал Жосс. – Взгляните на ее руки.

Аббатиса осмотрела кисти Гунноры и произнесла:

– Она не пыталась бороться.

– Совершенно верно. Если бы она сопротивлялась, пытаясь отвести от себя нож, на руках остались бы следы.

Жосс нахмурился, пытаясь разобраться, что это значит. Может, в момент нападения Гуннора была без сознания? Или спала? Или… или что?

Или нападавший был не один.

Жосс снова взялся за рукава, отдернул их еще выше, внимательно осмотрел руки Гунноры и… увидел то, что искал.

– Взгляните, – обратился он к аббатисе.

На белой коже виднелись маленькие синяки, два на правой руке, четыре – на левой.

Не задумываясь над тем, уместно ли то, что он делает, Жосс подбежал к аббатисе, встал позади и схватил ее руки.

– Вы видите? Ее держали, вот так, сзади. Настолько крепко, что от пальцев остались синяки.

– Один человек держал Гуннору, а другой перерезал ей горло, – сказала Элевайз с бесконечной скорбью в голосе.

Стоя позади аббатисы и все еще сжимая ее руки, Жосс вдруг почувствовал, как она словно бы обмякла. Затем, словно одновременно осознав неприличие их позы, оба сделали по шагу – он назад, а она вперед. Руки Жосса опустились, и он был готов принести извинения, когда аббатиса заговорила.