Лунатики - [17]

Судья был молодой, поджарый, спортивного вида. Вел он процесс хорошо, в стремительном, напористом темпе. И прокурор, перед судом взявший у Мориса подробную консультацию по научным вопросам, был опытным, то и дело загонял Федершпиля в угол хорошо продуманными вопросами.

Все равно им приходилось нелегко. Это был необычный, странный процесс еще и потому, что, в сущности, совсем отсутствовали свидетели. Петера Гросса и его приятеля-химика, которому он рекомендовал тоже «полечиться» у Федершпиля, решили на суде не допрашивать. Что они могли показать? Только то, что действительно лечились у Федершпиля, а что он им там внушал, не знают. Какие же это свидетели!

Тем более фирмы, где они работали, не стали возбуждать против них дела, предъявлять какие-нибудь иски. Как объяснил мне Гренер, пострадавшие промышленные концерны вообще стараются скрывать, когда у них похищают секреты, не любят привлекать к себе повышенное внимание.

— Они вынуждены молчать и делать хорошую мину при плохой игре, старательно изображать постоянный оптимизм, чтобы не распугать своих акционеров и клиентов. Хорошо еще, что пленку мне дали, разрешили использовать — разумеется, при условии, что я не скажу, как ее добывал с их помощью, а сочиню сказочку, будто получил пленку в посылочке, присланной каким-то анонимом на мой домашний адрес, вероятно, кем-то из врагов Федершпиля, знавшим о его преступных делах. У меня и записочка была приготовлена соответственная, якобы приложенная к посылочке. Написал мне ее левой рукой, чтобы правдоподобнее выглядела, под мою диктовку один старый приятель. Ну а получив такие сведения, я, дескать, для проверки и сам установил соответствующую аппаратуру в квартире Федершпиля — правда, без санкции прокурора, каюсь. Конечно, эта афера может мне еще дорого обойтись; анонимки — недозволенные приемы следствия. Я пошел на это только ради справедливости и покойной Урсулы, иначе разве стал бы ввязываться в их темные дела? Пусть сами ловят друг друга и перегрызутся между собой.

Даже добиться, чтобы пленку, тайком записанную в кабинете Федершпиля, разрешили представить суду, оказалось, не так-то легко. Федершпиль и его защитник настойчиво возражали, доказывая, будто пленка сфабрикована, искусно смонтирована и что вообще такая запись является незаконной.

Слушая споры юристов, я поняла, как рисковал комиссар Гренер. Его могли бы уволить в отставку, а то и отдать под суд. Слава богу, все обошлось. После довольно продолжительного совещания суд все же решил прослушать пленку — только для подтверждения заключения экспертов-криминалистов, что записанный голос действительно принадлежит Федершпилю.

Включили пленку, и в притихшем зале зазвучал его вкрадчиво-властный голос, внушавший спящему химику хорошенько запомнить секретную технологическую схему, сделать дома по памяти ее точную копию и отправить «в надежное место», где она якобы будет в сохранности на случай пожара… Конечно, как рассчитывал комиссар Гренер, это произвело на всех сильное впечатление.

Но Морис приготовил к суду еще потрясающий сюрприз…

Когда настала его очередь, муж выступил и очень понятно, доходчиво, живо объяснил, каким образом, по его мнению, можно все же обмануть усыпленного человека и внушить ему совершить преступление под видом доброго, благородного поступка. Потом взял слово профессор Рейнгарт и так же деловито и обстоятельно, ссылаясь на опыты, проведенные в разных странах крупнейшими гипнологами, выразил свое сомнение в обоснованности предположений Мориса.

— Хотя доктор Морис Жакоб является одним из моих самых талантливых учеников, которым я горжусь, — сказал профессор Рейнгарт, — как видите, мы с ним кардинально расходимся в научной оценке поставленных перед нами как перед экспертами вопросов. Но, — добавил он, разглаживая окладистую бороду и строго поглядывая в зал поверх старомодных очков в золотой оправе, — чтобы не оставлять уважаемый суд в трудном положении выбора между двумя противоречивыми гипотезами, мы с доктором Жакобом решили провести здесь, перед вами, соответствующий научный опыт, или, как это именуют юристы, следственный эксперимент.

— Я протестую! — закричал, вскакивая, Федершпиль.

Пожалуй, впервые за все время процесса он испугался.

— Суд отклоняет ваш протест, обвиняемый, — посовещавшись с другими юристами, сказал судья. — Прошу вас, господин профессор, объясните, пожалуйста, нам, какой следственный эксперимент вы предлагаете провести.

Замысел опыта был тщательно продуман Морисом и комиссаром Гренером. Профессор Рейнгарт с планом опыта согласился, а суд разрешил его провести.

В зал суда пригласили нескольких людей, пользовавшихся безупречной репутацией. Все они были люди почтенные, семейные, отличались хорошей внушаемостью и раньше по тем или другим причинам подвергались гипнозу. Это ставило их в равное положение с Урсулой Егги и Петером Гроссом, потому что человек, гипнотизируемый впервые, мог сразу и не поддаться такому внушению, какое было необходимо проверить.

Из этих кандидатов суд выбрал одного — Макса Беша, плечистого, рослого старца, почтмейстера из какого-то горного селения где-то за Кюнтеном. Жизнь в отдаленном селении, на свежем горном воздухе явно пошла ему на пользу. Он был крепок и здоров, несмотря на возраст, настоящий добрый великан с картинки из детской книжки. Его круглое загорелое и обветренное лицо, обрамленное седыми баками, прямо излучало порядочность, верность и неподкупную честность.