Луна за облаком - [13]

комнате.

Нет ее... Нет ее, Софьи. Будто отовсюду — с потолка, со стен, с пола, от дверей и окон — кричат ему, предупреждают, напоминают о случившемся. Хоть на улицу выходи, иди, куда глаза глядят. Пусть тебя обдувает ветер, сечет дождь, обжигает солнце — лишь бы подальше от крика: «Нет ее... Нет ее!»

Отложил бумаги. Сидел, закинув руки за голову.

В дверь постучали.

— Да!

Оглянулся Григорий и встал удивленный. Бригадир Бабий! Ви­деть Бабия приходилось только на строительных лесах, в транше­ях и никогда — здесь, у себя дома. Поэтому как-то непривычно.

— Привет хозяину!— сказал Бабий, втискиваясь в комнату.— Вы одни?

— Да вот ковыряюсь... с приемными актами.

— A-а. Помешал сильно?

— Не-ет. Я уж собирался кончать с этим. Присаживайтесь, Георгий Николаич.

— Присяду. Спасибо.

У Бабия покатые вислые плечи, крупные в ссадинах руки. Но голова маловата. Может, она и не маловата, а так казалось из-за то­го, что сам он уж очень высокий и плотный.

— А я со своими спичками, Григорий Алексеич! Не прогоните?

— Какими еще спичками?

— Туманно, значит?— гость ухмыльнулся.— А я такой уж. Люблю выражаться красиво. Прихожу в магазин: «Спички есть?»— «Нет, гражданин». Я еще: «Спички есть?»—«Сказали же вам — нет!» —«Ха,— говорю,— как же «нет». А это что?»

Бабий выставил на стол две бутылки «Столичной».

— Вот это спички и есть! Главный поджигатель нашей жиз­ни! Во!

Григорий хотел было позвать Фаину Ивановну, чтобы помогла собрать на стол, но передумал. Как-никак, кто она ему теперь?

— Перешли на холостяцкую жизнь, Григорий Алексеич?

— Да вот получилось...

— Ничего. Бог не выдаст, свинья не съест. Я ведь чего зашел? Шайдарон говорит: «Зайди к нему, бригадир, посмотри». Ну, я и зашел.

— Спасибо.

— Давно мы с вами вот так... запросто не сиживали. А ведь фронтовые друзья-товарищи. Или я чего лишнего говорю? Вы уж прямо скажите...

— Не было времени сидеть-то,— неумело оправдывался Тру­бин.

— Э-э-э, не говорите про время! Не мы живем для него, а оно для нас. Нам что время? Мы сами — скорость!— Помолчал, огля­дел Григория и от избытка чувств продолжил:— Живут еще наши однополчане, Григорий Алексеич. Живут! Я недавно Тим Тимыча встретил.

— Механика? Тимофея Тимофеевича?

— Его. Тимофея Тимофеевича — Тим Тимыча. По кружке пива выпили. Он про вас спрашивал. Как, мол, у Трубина с позвоноч­ником.

...Самолет, на котором летел стрелок-радист Григорий Трубин, возвращался после воздушного боя с японцами у Хайлара. И вдруг вышел из строя мотор. Как потом выяснилось, сорвался главный шатун. Летчик дотянул кое-как до поляны. Чтобы сохранить маши­ну, решили идти на безмоторную посадку, не выпуская шасси. Се­ли на «брюхо». Летчику своротило скулу, а Трубин от удара в поз­воночник потерял сознание.

Они выпили по рюмке и вспомнили свою военную молодость, которая прошла у них в авиаполку на одном из монгольских аэро­дромов.

— Да-а, идут годы,— вздохнул Бабий.— Раньше от сапог дым шел, а теперь и снег не тает.

— Ты еще полетаешь.

— Куда там! Я теперь больше по общественно-профсоюзной ча­сти. Вчера вот коллективно картошку сажали,— продолжал Ба­бий.— После четырех. Смехота одна, да и только. Ну, какая же нам картошка? Разве нашему брату картошка покоя не дает? Не-ет. Вот эти спички... Вот эти, Григорий Алексеич! Прихожу я к сестре и го­ворю: «Едем сажать картоху. Где у тебя лавровый лист?»— «Зачем он тебе? Не суп ли там варить собрался?»—«Э-э,— говорю, не-ет. не суп. Для аромата во рту. Чтоб запаха не было».— «Какого запа­ха?»— «Спичечного, какого еще...»—«Жди,— говорит,— от вас, по­садите вы». Да-а. Ну, а мы посадили. Всю, как есть. Отдохнули, по­курили. Я говорю бригаде: «У кого сколько — клади». Вывернули карманы. Послали в магазин практиканта: купи, мол, на все обще­ство. А он летит с одной-единственной бутылкой и тащит кольца — вот такие кольца — ливерки! Прогнали мы его снова в магазин: часть колбасы продавщице верни, а часть у жителей обменяй на огурцы. Да выкрой еще на бутылку. Ну, все, как есть, закончили, двинулись с ветерком в город. Мимо стройки вовсю дуем. Я говорю Васе: «По­ворачивай на речку». Выехали на берег. Спрашиваю бригаду: «Ну, как вас прокатили?»—«Спасибо,— говорят,— Георгий Николаич! А куда вы нас везете?»—И сами смеются. Им там, в кузове, весело. «А куда везу — не ваше дело». И тут даю команду: «Раздевайся! Пры­гай в воду!» Они команду исполняют, а я на берегу с часами, слежу, чтобы срок в воде отбыли. Один полез — я его назад. «Рано»,— го­ворю. Выдержал я, сколько положено, и командую: «Сигай на бе­рег!». Оделись они, а я им: «Выворачивай карманы!» Собрали еще на бутылку, выпили и поехали. Вася довез м^ня до дому, а бригаде я велел ехать до гаража и оттуда тихо, по-одному расходиться.

Гршорий посмеялся, спросил: зачем, мол, всю бригаду везти в гараж, когда некоторые могли бы сойти и раньше, мимо своих до­мов проезжали? Бабий с удивлением посмотрел на него: -

— А как же? Для дисциплины. Чтоб порядок чувствовали. Бри­гада у меня такая... С этим народом иначе нельзя. Выпьем по од­ной?

— Да я непьющий.

— По одной можно. Мы тоже понимаем. Мы с вами уволенные в запас стрелки-радисты. «Нам сверху видно все — ты так и знай». Ну, а то, что это самое у вас случилось... Шайдарон говорит: «Схо­ди, поговори. Вы с ним в одном полку служили». Я и пошел.