Луна в канун Гомрата - [16]

В оцепенении глядел он на дорогу, которая выгибалась и скрывалась за поворотом холма, как черный язык. Казалось, этот мерный стук копыт так и будет бесконечно звучать, а дорога так и останется пустой на веки вечные…

Но показалась вороная лошадь, на ней – всадник, а на всаднике – плащ и широкополая шляпа.

– Альбанак!

Колин качнулся и засмеялся. Легкое соприкосновение с реальностью – даже такой! – и все сразу же изменилось. Колин поглядел на себя как бы со стороны. Получилось, что стояла прекрасная ночь полнолуния среди мирных холмов, а дома Сьюзен ждала, когда он принесет ей волшебный цветок. С того времени, как он оставил Бикон, и до этой минуты Колин находился в каком-то ином плане существования. И это, конечно, перегрузило его психику.

– Альбанак!

– Колин! Я так и думал, что встречу тебя где-нибудь здесь. Мотан у тебя?

– Да!

– Тогда давай садись. И – к Сьюзен!

Альбанак наклонился, поднял Колина в седло и, усадив его перед собою, развернул коня в сторону Макклесфилда.

– Что с тобой, Колин, ты весь в испарине и тебя бьет дрожь! Что-нибудь случилось?

– Нет. Но было как-то не по себе. Жутковато.

– Да, кажется, я понимаю.

Не успел Альбанак это произнести, как лошадь повернула голову и поглядела назад. Она всхрапнула и прижала уши.

Альбанак заерзал в седле. Колин, наполовину завернутый в его плащ, не видел, что делается сзади, но он почувствовал, как тело Альбанака напряглось, и услышал, как тот дышит сквозь стиснутые зубы. Тогда поводья натянулись, и лошадь понеслась во всю бушевавшую в ней волшебную мочь. И скорость ее бега была такой, что все вопросы, которые Колин хотел задать, улетали к нему назад, в горло, ночь шумела в ушах, плащ потрескивал на ветру.

Альбанак ни разу не остановился, пока они не достигли холма Риддингс. Оттуда при свете луны их взглядам открылась черно-белая сорочья расцветка построек Хаймост Рэдмэнхей, состоящих из почерневшего дерева и белой штукатурки. А еще они увидели зажженную лампу в комнате, где спала Сьюзен.

– Почему там горит свет? – с тревогой спросил Колин.

– Все в порядке, – успокоил его Альбанак. – Каделлин ждет нас.

Маленькая комнатка была полна народу.

– Ох, где же тебя носило? Как можно было… – воскликнула Бесс.

– Ладно, барышня, – ласково перебил ее Гаутер. – Ты достал то, ради чего ходил, Колин?

– Да.

– И ты цел и невредим?

– Да.

– Хорошо. Остальное не имеет значения. Давай посмотрим, что делать дальше.

Колин вынул цветок и листья из мешочка.

– Ты здорово сработал, – сказал Утекар. – Это действительно Мотан. Дай его проглотить сестре.

– Вот, – сказал Колин, протягивая цветок Каделлину.

Но чародей покачал головой.

– Нет, Колин. Это Старое Волшебство, и меня оно не послушается. Пусть лучше Утекар, он более просвещен в этом искусстве.

– Нет, Каделлин Сребролобый, – отозвался гном. – Меня оно тоже не послушается. Потому что печаль эта не моя. Оно может сработать только через Колина. Давай, Колин, оберни цветок листьями и положи ей в рот.

Колин подошел к кровати. Он туго свернул листья, положив в них цветок, затем пальцем разжал Сьюзен зубы и пропихнул катышек в рот. Потом он отступил на шаг, и воцарилось тягостное молчание. У всех точно стальным обручем стянуло голову. Прошло минуты три. Ничего не происходило.

– Психопатство какое-то, – сказала Бесс.

– Тихо! – прохрипел Утекар.

И опять – долгое молчание. Колину показалось, что он сейчас лишится чувств, ноги у него дрожали и подгибались в коленках.

– Слушайте! – сказал Альбанак.

Откуда-то издалека-издалека, совсем неизвестно откуда, вдруг донесся слабый-слабый звук собачьего лая и едва уловимый призыв охотничьего рожка. Лай становился все ближе, было слышно позвякивание лошадиной сбруи. Потом опять послышался звук рога, на этот раз он раздался под самым окном. Сьюзен открыла глаза. Она дико озиралась, как будто ее разбудили, когда ей снился какой-то сон. Потом она села на постели, лицо ее исказила гримаса, и она поднесла руку ко рту.

Утекар, как молния, метнулся через всю комнату и ударил ее ладонью между лопаток.

– Проглоти!

Сьюзен ничего другого не оставалось. Она икнула от удара, и Мотан проскочил благополучно. Вслед за этим Сьюзен вскочила с постели. Она резко распахнула окно, так что лампа полетела вниз, разбилась о булыжник, охваченная парафиновым пламенем. Сьюзен далеко высунулась в окно, так что Колин в темноте оставшейся без освещения комнаты кое-как добрался до окна и схватил ее за плечи. Она так была чем-то озабочена, что нисколечки не думала об опасности.

– Селемон! Селемон! – кричала она. – Останься со мной!

Колин сволок сестру с подоконника и тут же захлопнул оконную раму, чтобы самому не выпасть из окна, потому что то, что он увидел в небе, потрясло его и лишило сил.

Он не смог бы сказать, были это звезды или что-то другое. Все небо затянуло лунной дымкой, и, казалось, что в этой дымке звезды образовали какие-то новые созвездия, и эти созвездия перемещались и в конце концов приняли сверкающие очертания девяти юных всадниц. Огромных, заполнивших все небо. Они покружили над домом. У каждой на руке сидело по соколу, а под ногами у лошадей скакали собаки с мерцающими глазами и в ошейниках, осыпанных драгоценными камнями. На всадницах были коротенькие туники, их волосы развевались и сверкали по всему небу. Затем рог протрубил снова, и кони встали на дыбы, рванулись вперед, вспыхнули над равниной, исчезли, а ночь пролила звездный дождь над морем на востоке.