Луна, упавшая с неба - [7]

К жанру царских анналов близка автобиография Хаттусилиса III (1283–1260 гг. до н. э.) — одна из первых автобиографий, известных в мировой литературе (из предшествующей традиции можно назвать только более древнюю автобиографическую надпись из Алалаха в Северной Сирии, что на двести лет старше автобиографии Хаттусилиса III). Не раз отмечалось сходство автобиографии Хаттусилиса III с ветхозаветной историей Иосифа. В ряду таких произведений хеттской литературы, где (как в «Летописи» и «Завещании Хаттусилиса I» или в молитвах Кантуцилиса и Мурсилиса II) внимание сосредоточено на самом авторе, автобиография Хаттусилиса III выделяется особенно индивидуальным характером содержания и формы текста. Как и новохеттские переводы хурритских поэтических текстов, автобиография насыщена заимствованиями из лувийского языка, что могло бы свидетельствовать о передаче живой речи автора. На этот же вывод наталкивают и сравнения Хаттусилиса (когда он говорит, например, что запер врага, как свинью в хлеве). Но именно на примере этого текста можно видеть, в какой степени писцы новохеттского времени были во власти литературных штампов, унаследованных от далеких времен истории хатти. Цель автобиографии: прославление хурритской богини Иштар — Шаушки; культ этой богини был нововведением Хаттусилиса III и его жены царицы Пудухепы. По мысли автора, вмешательство Иштар все время помогало Хаттусилису и оправдывало его действия, достаточно сомнительные и с точки зрения обычной нравственности, и с позиций хеттского правосознания. Но эта мысль о покровительстве новой богини изложена дословно в тех же самых выражениях, в каких за четыреста лет до того составитель летописи Хаттусилиса I описывал, как ему покровительствовала «его госпожа» — хаттская и древнехеттская богиня Солнца города Аринны: она так же «держала его за руку» и устремлялась перед ним в битве. Особенно любопытно, что автобиография начинается формулой славословия богини, выделяемой среди других богов. Эта формула воспроизводит древнехеттскую передачу соответствующих обрядовых выражений ритуальной поэзии хатти.

Некоторые из самых поздних хеттских исторических текстов, например, рассказ о морском сражении за Кипр, производят впечатление стилизации под древний текст. Возможно, что такие тексты переведены на клинописный хеттский язык с иероглифического лувийского. Проблематично, в какой степени новохеттский язык (уже сильно изменившийся по сравнению с древнехеттским) оставался обиходным живым языком Хаттусилиса, не говоря уже о периферийных областях империи.

В архив Богазкёя, к концу новохеттского периода превращавшийся в музей литературы на семи языках, отчасти уже мертвых (как хатти и палайский), живая струя образной речи, близкой к разговорной, врывалась главным образом благодаря записи многочисленных обрядов, связанных с хуррито-лувийским югом Малой Азии. Если эпические произведения новохеттской литературы по большей части являются переложениями хурритских, аккадских, ханаанейских образцов, то в молитвах и обрядах хеттская литература порой достигает уровня высочайшей лирической поэзии. Достаточно процитировать последние слова одного ритуала: «Пусть воды останутся спать под звездами».

В новых хеттских ритуалах обычно лувийские и хурритские составные части приписывают главному действующему лицу обряда — Старой Женщине. С этими жрицами (как когда-то с «бабами богомерзкими» во время двоеверия на Руси) были связаны народные поверья и магические обряды, отличные от официальной религии. Поэтому Хаттусилис I в конце своего завещания не велел жене своей Хастаяр ходить к этим жрицам, но в новохеттский период с этим запретом так же мало считались, как не считался с Аниттасом сам Хаттусилис, когда он перенес столицу в Хаттусас, вопреки содержащимся в надписи Аниттаса проклятиям любому царю, который заново заселит Хаттусас. Из ритуалов Старой Женщины мы иногда узнаем о поверьях и о жизни Нового царства больше, чем из стилизованных надписей последних хеттских царей.

После гибели Хаттусаса (ок. 1200 г. до н. э.) прежние вассальные области с лувийским населением на юге Малой Азии и севере Сирии превратились в небольшие самостоятельные государства, которые иногда не без оснований называют «позднехеттскими». В их искусстве продолжаются традиции лувийско-хурритского монументального стиля, важную часть которого составляли иероглифические лувийские надписи. В этих надписях местные царьки, носящие громкие имена древнехеттских и новохеттских царей (Суппилулиумас, Хаттусилис), иногда используют стандартные формулы, напоминающие о старых штампах хеттской литературы (в частности, здесь снова упоминается божество — покровитель, берущий царя за руку, как в «Летописи Хаттусилиса I» и в «Автобиографии Хаттусилиса III»). Самая обширная лувийская иероглифическая надпись этого рода, найденная в Каратепе в сопровождении параллельной финикийской, носит следы воздействия стиля семитской поэтической прозы с характерными для нее фигурами повторений. Около 700 года до н. э. такие надписи прекращаются, хотя отдельные иероглифические знаки встречаются и позднее в качестве священных символов. К востоку от бывшей страны Хатти, где такие иероглифы когда-то использовались для записи хурритского языка, недавно открыты (в Алтынтепе в Турции) отдельные короткие надписи этими знаками на урартском языке, близко родственном хурритскому. Предполагается, что с той же традицией связаны позднейшие урартские иероглифы, до сих пор еще не расшифрованные, а также недавно найденные в Закавказье короткие наскальные иероглифические надписи на неизвестном языке. Дальнейшее изучение этих вероятных ответвлений иероглифического хурритского письма может многое осветить в древнейшей истории этого края.