Луна костяной волшебницы - [93]

– Твой отец вырезал это для тебя, не так ли? – еле слышно спрашивает Аилесса.

Я напрягаюсь. Из-за того, что она проснулась. И потому, что, как и я, думает о моем отце. Ее рука покоится на моем самом ценном сокровище, лежащем перед ней на полу. Скульптуре дельфина. И я не знаю, что чувствую от того, что она прикасается к нему. Это единственная скульптура, которую отец никогда не пытался продать. И я всегда воспринимал ее как подарок мне. Папа часто брал меня с собой на побережье, чтобы посмотреть на дельфинов, моих любимых животных. И мы подолгу наблюдали, как они парами выпрыгивают из воды.

– С чего ты так решила?

– Потому что она самая искусная. – Ее тонкие пальцы скользят по хвосту дельфина. – Это доказательство того, как сильно он тебя любил.

Я переступаю с ноги на ногу, не зная, что ответить. Мне пришлось научиться жить с болью от потери отца, но я никогда не разделял ее. Вместо этого мы с Жюли делили гнев.

Жюли. Я вздыхаю. Мне не удалось найти их в районе замка. Надеюсь, Бердин повезет больше, и она встретится с кем-то из них сегодня.

Поставив фонарь, я опускаю рюкзак на пол. Он забит едой и припасами. Аилесса никогда не спрашивает, краду ли я то, что приношу ей. Понимает ли она вообще, зачем нужны деньги? Какова разница между тем, чтобы нуждаться в них и никогда их не иметь?

Хотя это неважно. Будь у меня в кармане тысяча франков, я бы отдал их все, если бы это помогло вызвать ее улыбку.

– Как ты себя чувствуешь?

Я подхожу ближе, жалея, что не вижу ее лица.

Не считая пальцев, которые скользят по спине дельфина, она остается совершенно неподвижной.

– Знаешь, я однажды отправилась на охоту на тигровую акулу. И убила ее простым ножом, хотя и не обладала тогда увеличенной силой, потому что получила ее только после смерти хищницы.

– С легкостью поверю, что ты расправилась с акулой.

Она певорачивается и, наконец, встречается со мной взглядом. Мой пульс учащается.

Ее кожа побледнела, а темно-карие глаза потускнели от усталости, но от ее вида у меня все равно захватывает дух. Она этого не знает, но каждую минуту, проведенную вдали от нее, я думаю только о ней.

– Я знаю, ты сильная, Аилесса.

– Недостаточно, – выдыхает она.

А затем бросает взгляд на фонари и свечи, расставленные по комнате. Это прекрасные свечи, которые не дымят и не шипят. Я не ограничивал их использование, как и обещал. Вместо этого продолжал приносить их все больше и больше.

– Мне не хватает света, – признается она.

Как же тяжело видеть, как ей больно. Нужно вытащить ее отсюда.

– У тебя хватит сил, чтобы пройтись? – Я протягиваю ей руку. – Хочу тебе кое-что показать.

Я знаю одно безопасное место. Но раньше опасался вести ее туда. А теперь меня охватывает отчаяние.

Через несколько мгновений, показавшихся напряженными, нервными и растянувшимися до бесконечности, Аилесса протягивает мне руку и опускает в мою ладонь. Тепло ее кожи моментально успокаивает меня. Я поднимаю ее на ноги, и землистый, цветочный аромат, присущий ей, наполняет мои легкие быстрее, чем любые духи.

Я помогаю ей спуститься по лесам на дно карьера, а затем сворачиваю в коридор, в котором она раньше не бывала. Фонарь слабо освещает наш путь – шахтерский туннель без единого черепа или кости. Мне не хочется, чтобы ее что-то расстроило.

Мы перешагиваем через валуны и пригибаемся в местах, где деревянные балки подпирают потрескавшийся известняковый потолок. Протискиваемся в узкие проходы и переползаем через сваленные груды камней. Каждый раз, когда наши руки рассоединяются, пальцы покалывает от желания прикоснуться к ней вновь. И я как можно скорее снова обхватываю ее ладонь, и она тут же переплетает наши пальцы.

– Когда-то в Довре стоял большой дом, – говорю я, когда мы приближаемся к месту назначения. – Барон, живший в нем, превратил двор в вольер и накрыл куполом из свинцового стекла. Сейчас дом уже заброшен, а его половина провалилась в шахты. Купол тоже упал, но стекло не разбилось. Он оказался настолько прочным, что большинство стекол выдержали обрушение.

Когда мы выходим из туннеля, Аилесса ахает. Я ставлю фонарь на землю. Он нам больше не нужен. А затем отпускаю руку Аилессы, чтобы дать ей немного побыть одной. Она шагает под широкий луч лунного света и запрокидывает голову. Виноградные лозы оплели сломанные секции купола и свисают с него вниз. Но даже сквозь него пробивается свет. Серебристое сияние наполняет покрытую пылью шахту.

Аилесса закрывает глаза и делает глубокий вдох. Я улыбаюсь, наслаждаясь ее улыбкой. Она вновь стала похожа на саму себя.

– Полная луна, – шепчет она. – Жаль, что ты этого не чувствуешь.

– На что это похоже?

Она не открывает глаза, словно греется на солнышке.

– Представь, будто сегодня самый жаркий день и ты изнываешь от жажды. А затем, наконец, находишь источник воды и делаешь большой глоток. Тебе знакомо чувство, когда прохлада медленно растекается по твоему телу? Вот на что это похоже.

Я подхожу ближе. Она соблазняет меня без всякой флейты и песни. Если бы отец познакомился с Аилессой, понравилась бы она ему?

– Или представь самую холодную ночь, – продолжает она, – когда кажется, будто кости превратились в льдинки. Но вдруг ты находишь укрытие и устраиваешься поближе к потрескивающему огню. И в тот же миг чувствуешь его жар.