Луна цвета стали - [35]

Прорвавшиеся «штуки» попытались начать атаку, но были встречены морем огня корабельных зениток и тремя десятками истребителей полка Кудрявцева. Поняв, что такой противник им явно не по зубам, немцы отвернули в сторону, собираясь дождаться подхода основных сил четвертого воздушного флота.

И все же большие потери первой ударной группы немецких бомбардировщиков не пропали для противника даром. Пока линкор разбирался с ними, еще три группы бомбардировщиков успели сблизиться с эскадрой на разных высотах. Открыть по ним огонь кораблям удалось только с десяти километров, и результат, естественно, оказался гораздо хуже, чем в первом случае.

Конечно, эскадра, состоящая из линкора, двух крейсеров и шести эсминцев, способна вести зенитный огонь весьма высокой плотности, но полностью сорвать атаку восьми десятков бомбардировщиков она все-таки не в состоянии. Естественно, прицельно отбомбиться удалось единицам, но и этого хватило, чтобы советские корабли начали получать повреждения.

Немецкие бомбардировщики взрывались на входе в пикирование, рушились в воду, сходя с боевого курса, разваливались и падали в воду, сбитые летчиками Кудрявцева или пораженные зенитным огнем, но и советские машины нередко вспыхивали в воздухе и, разбрасывая обломки крыльев и фюзеляжа падали в море. «Мессершмитты» стремились связать русские истребители боем и отжать их от заходящих в атаку Ю-87, и, надо признать, иногда им это удавалось. Лидер эсминцев Харьков вздрогнул от двух почти одновременных ударов 250-килограммовых бомб. Еще по одному попаданию получили эсминец «Беспощадный» и крейсер «Красный Крым».

«Харьков» потерял ход и получил дифферент на нос, у «Беспощадного» скорость упала до десяти узлов и возник крен на левый борт. «Красный Крым» отделался потерей одного 130-миллиметрового орудия и пожаром в носовой части. Еще несколько кораблей эскадры получили менее значительные повреждения от взрывов бомб в воде непосредственно у их бортов.

Немедленно встал вопрос о том, что делать с потерявшим ход лидером и поврежденным эсминцем. Вариантов виделось три. Можно было взять поврежденные корабли на буксир, но такое решение резко снижало скорость хода всей эскадры и делало ее уязвимой к удару следующей волны немецких бомбардировщиков, а она была уже на подходе. Другой вариант — оставить пару эсминцев для прикрытия и буксировки, а основными силами продолжать движение к Новороссийску. Ну и, наконец, самое психологически сложное решение — предоставить поврежденные корабли их собственной судьбе и продолжить отход с максимальной скоростью всеми сохранившими ход вымпелами.

— Летра, расчет вариантов, — немедленно потребовал я от искусственного интеллекта.

Ответ мне не понравился, но не признать его логичным я не мог.

— «Валдай», здесь «Крейсер», — вызвал я командира «Парижской Коммуны» каперанга Зиновьева, уже понимая, что услышу в ответ. — Эскадре ход не снижать. Отход «Харькова» и «Беспощадного» прикроет авиация.

— «Крейсер», здесь «Валдай», — немедленно откликнулся каперанг, — Это невозможно. Мы не можем бросить поврежденные корабли[4].

— Это приказ, товарищ капитан первого ранга. Всю ответственность я беру на себя. Эскадре ход не снижать!

— Я должен получить этот приказ от вице-адмирала Октябрьского, — уперся Зиновьев. На виртуальной карте я видел, что эскадра уже изрядно замедлилась.

— Каперанг, на подходе больше сотни пикирующих бомбардировщиков. Если вы остановите эскадру, в Новороссийск не вернется никто. Либо вы немедленно выполняете приказ, либо я отстраняю вас от командования! Документ с моими полномочиями вы видели. Выбор за вами. У вас десять секунд. Время пошло!

В эфире повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием помех.

— Как я потом буду смотреть в глаза своим людям?…

— Это не ваше решение, каперанг! — зарычал я в микрофон — Выполнять!

— Есть! — бесцветным голосом ответил Зиновьев, и эскадра начала набирать ход.

Сначала линкор, а затем и крейсера вновь расцвели вспышками выстрелов, посылая в небо десятки тяжелых снарядов — очередные ударные группы немецких самолетов были уже близко и корабли открыли заградительный огонь.

Над эскадрой наконец-то появились истребители ВВС Крымского фронта и прибывшее вечером пополнение. Потерявшие половину машин эскадрильи Кудрявцева ушли на аэродром для заправки и пополнения боезапаса, но очередную волну атакующих были готовы встретить шестьдесят советских самолетов, что в сочетании с зенитной артиллерией кораблей делало эскадру Зиновьева весьма непростой целью.

Для прикрытия с воздуха быстро отставших от эскадры «Харькова» и «Беспощадного» я выделил пятнадцать истребителей. Поврежденный эсминец взял лидера на буксир, что выглядело жестом отчаяния — скорость этой связки едва дотягивала до четырех узлов. Из-за усилившегося дифферента на нос «Харьков» пришлось буксировать кормой вперед, и для поврежденной силовой установки «Беспощадного» это оказалось крайне непростой задачей.

Я прекрасно понимал, что цинично жертвую поврежденными кораблями и их экипажами. Летчикам, получившим приказ их прикрывать, тоже вряд ли можно было позавидовать. Немцы не могли оставить такую легкую цель без внимания, и это тоже работало на остальную эскадру, полным ходом уходившую к Новороссийску. По жестоким соображениям военной целесообразности любое отвлечение сил противника от атаки кораблей Зиновьева можно было бы считать большим успехом.