Лукуми - [33]

Он, конечно же, вновь меня ударил. Из этой стычки я вышел с четырьмя синяками, то есть результат был налицо. Но я хорошо помню, что завоевал уважение класса. По крайней мере, так я решил тогда и до сих пор в это верю; впрочем, теперь я иногда допускаю, что многие сочли меня дураком.

Мало кому в детстве пришлось вынести то, что пережил в тот проклятый день я, а значит, мало кому довелось извлечь урок, который извлек я в те нескончаемые полчаса перемены: целая вечность, если задуматься. Однако не стоит сейчас об этом говорить. У меня в памяти все еще свежи мудрые наставления моей бабки; ведь тот драчун так больше ни разу и не решился меня побить. Но тем не менее, я не оставил упражнений со своим дядей. И до сих пор помню некоторые приемы.

3

После этого случая я решил, что мое главное дело — учеба; иными словами, терпеливое наблюдение за чужой реальностью, которое позволило бы мне преодолеть себя. Мне удалось завоевать уважение тех, кого я считал себе ровней, и я не без основания думал, что теперь могу посвятить себя учебе, не боясь, что кто-то снова унизит меня. А кроме того, разве меня не считали хромым? И разве я не был некрасивым? Хромой и некрасивый. И негр. Чем еще, не желая позориться, может заняться такой человек, как не учебой? Особенно если он уже снискал с помощью оплеух уважение окружающих? Ничего другого и не остается.

Не будь я хромым и некрасивым, возможно, я мог бы быть удостоен какого-нибудь остроумного прозвища. Из тех, что подходят человеку так же, как хорошо подобранное благозвучное имя, которое может превратить совершенно бесцветную личность в звезду Голливуда. Но мне не повезло, никто не придумал мне прозвища, никто не пометил меня ярко-красным или розовым пятном. Из-за того, что я решил полностью посвятить себя учебе, меня лишь продолжали метить всякими язвительными словечками, даже недостойными упоминания; но по большей части мои одноклассники предпочитали оставить меня в покое. Было очевидно, что ни на что иное я не гожусь. Даже на то, чтобы просто развлекать их; по крайней мере, так я думал на протяжении многих лет.

Возможно, я мог бы нравиться женщинам. Но я не тешил себя иллюзиями на сей счет. Известно, что их завоевывает тот, кто умеет их рассмешить, кто может заставить их почувствовать себя счастливыми и обожаемыми, сам становясь при этом объектом их восхищения и поклонения. Того самого, от которого они сами же обычно и отказываются, когда наши действия, по их мнению, перестают приносить достаточный доход. Именно это, судя по всему, и зовется непреходящей женственностью. Некоторой властью над ними пользуются также те, кто хорошо танцует. Или те, что медоточивым голосом напевают нежные мелодии любви, играют на каком-нибудь музыкальном инструменте или же обладают какой-то минимальной долей власти, власти любого рода.

Но все это не мой случай. Голос, которым наградил меня Создатель, хоть и предрасположен к нежности, но в гораздо меньшей степени — к мелодике, ибо он хрипловатый и слегка гнусавый, срывающийся на высоких нотах. Ноги у меня одинаковые, но левая при ходьбе, как я уже объяснял, слегка отстает от правой. Мое мышление не расположено к комическому эффекту, скорее к слезам и критике, язвительности и иронии, сарказму и интеллектуальному скептицизму, лучше уж сразу в этом признаться. При таких-то достоинствах стоит ли мечтать о том, чтобы кто-то в тебя влюбился?

Впрочем, что касается моих мужских достоинств, то они у меня вполне даже ничего. А если быть совершенно откровенным, то данные у меня просто исключительные. И если это мое последнее заявление будет воспринято как проявление мужского превосходства или мачизма, то мне на это совершенно наплевать. Сие мужское достоинство в немалой степени помогает мне ввиду отсутствия иных. А посему могу ответственно утверждать, что женщины сходят с ума, когда видят приличный фаллос, и тут же забывают и о медоточивом голосе, и о блестящем уме, которые в иной ситуации могут их соблазнить. Они легко ими пренебрегают, чтобы безоглядно отдаться безумству или предаться сладострастию и забыться, потерять рассудок, зайдясь самым немыслимым шальным смехом. Эти спонтанно возникающие взрывы хохота всегда кажутся безумными, особенно когда они неудержимым и чудесным образом, расцветают огненными фонтанами фейерверка. Удостоверившись в размерах моего пениса, они тут же забывают и о ловких проворных ногах, что могут заставить их отплясывать как одержимых; забыв обо всем на свете и внимая лишь страстному желанию, пронизывающему все их существо, этому вечному кресту, опорой которому служим мы, мужчины, они полностью отдаются во власть чувств. Далеко не все мужчины в этом отношении одарены так же, как я, ибо должна же была наградить меня Природа чем-то, кроме ума: чем-то, что приносило бы хоть какую-то пользу в том смысле, чтобы можно было получать наслаждение хоть от тех немногих радостей, коими одаряет нас жизнь. А посему так важно, чтобы известие о твоей мужской сверходаренности распространялось как можно шире. Вот и сейчас я поспешил сообщить вам о ней.

Думаю, я правильно делаю, что откровенно признаюсь в своем женоненавистничестве и убежденности в том, что мы, мужчины, сделаны из другого теста; и хорошо, что это так, ибо хоть я и женоненавистник, но не дурак, и оттого, что я женоненавистник, я вовсе не перестаю ощущать себя одновременно и ловеласом. Ведь по существу это одно и то же, различно лишь поведение, немного по-другому устроены мозги, иное соотношение света и тени. Я ведь уже поведал вам о сентенции, высказанной одним моим родственником по отцовской линии, который, когда его спрашивали, почему он до сих пор не связал себя узами брака, отвечал, что по той же самой причине, по какой у него нет автомобиля?