Лукреция с Воробьевых гор - [52]

В один прекрасный день на меня как-то сразу, круто навалился токсикоз, и я сразу поняла, что означает это предобморочное состояние.

И стала думать, как сказать об этом Игорю…

Говорить ничего не пришлось.

Пока я размышляла обо всем этом, подбирая слова, гадала, как воспримут эту новость у меня на работе, где, кроме меня и еще двух-трех человек, не было охотников ездить в командировки, обо всем догадалась свекровь.

Она возникла на пороге нашей квартиры, когда Игоря не было дома, а я как раз собиралась на работу.

— Мой сын — ранняя пташка. Чуть свет — уже на ногах, — прокомментировала свекровь его отсутствие.

Все это было произнесено с подтекстом — Игорь часа недосыпает, куска недоедает, стараясь для семьи, пока я прохлаждаюсь дома. Но я не стала говорить свекрови о том, что Игорь с утра пораньше отправился в храм Николы в Пыжах — он последнее время пристрастился к этому храму, потому что ему очень нравились выступления по радио тамошнего настоятеля.

— Ты как-то плохо выглядишь, — пристально посмотрев на меня, отметила свекровь.

Меня как раз здорово подташнивало, и в ответ я пробормотала что-то невразумительное.

— Вы, случайно, не поссорились с моим сыном?

— Нет, я никогда не ссорюсь со своим мужем, — поспешила заверить ее я.

— Что — заездили на работе? — иронически осведомилась свекровь. — Тебе не надо было хвататься за это место, библиотека — дело тихое, на семью время остается…

— Я справляюсь, — пытаясь подавить приступ тошноты, ответила я.

— Да что с тобой? — беспокойно продолжала свекровь. — Эти круги под глазами… желтизна кожи… Ты, часом, не в положении, Лариса?

— Часом в положении, — грубовато ответила я. — По крайней мере, мне так кажется.

Свекровь всплеснула руками. На лице у нее проступило выражение такой растерянности и тревоги, что мне ее жалко стало.

— Но, Ларисонька… что же теперь?..

— В каком смысле? — не поняла я.

— Надо же что-то делать… с этой беременностью…

— А что с ней делать? — насторожилась я. — Беременность, как правило, завершается появлением на свет ребенка.

— Какого ребенка? — тонким голосом выкрикнула свекровь. — Да ты понимаешь, что говоришь? Игорь аспирант, ему еще учиться… Нет, милая моя, как хочешь, ты поспешила. Как это ни грустно, но все мы, женщины, через это проходили…

— Через что через «это»? — проговорила я.

— Надо делать аборт, — решительно произнесла свекровь.

Я пристально посмотрела на нее.

Я давно понимала, что на сочувствие этой женщины мне рассчитывать не приходится. Но и таких слов я от нее не ожидала. Она готова была принести в жертву учебе сына своего внука или внучку, человеческое существо, уже сплетающееся внутри меня. Я подумала: любовь таких женщин к сыновьям разрушительна. Нет, не может это называться любовью! Женщины вроде Полины Сергеевны всегда претендуют на первое место в жизни сына. Да, такой приходится потесниться для невестки, которая, как ей кажется, способна решить только половую проблему ее мальчика, а главное место все же остается за ней, матерью. Но ребенок этой невестки — он уже может навеки оторвать от матери ее чадо. Только когда мужчина становится отцом, у него по-настоящему появляется дом…

— А почему вы в свое время не сделали аборт и не избавились от Игоря? — спросила я ее. — Вы и ваш муж, кажется, тогда еще были очень молоды…

— У нас обоих было врожденное чувство ответственности, — объяснила свекровь, — которое, сознаюсь, мы не сумели воспитать в Игоре. Он еще мальчик. Ему рано иметь детей. Это только разрушит ваш брак.

— Об этом позвольте судить нам самим, — непререкаемым тоном заметила я. — Извините, мне пора собираться на работу…

В тот же день вечером — Игорь сидел над подшивкой газеты «Московские ведомости» за 1895 год, раздобытой им в «Букинисте», — нас навестила Варвара Сергеевна.

Я было ей обрадовалась, решив, что сестра свекрови по своему обыкновению пришла поддержать меня в противовес Полине, но скоро выяснилось, что обе Сергеевны, посовещавшись, решили выступить единым фронтом против меня и моего ребенка.

В руках у гостьи не было ни торта, ни конфет, ничего, кроме кокетливого маленького ридикюля, который Варвара Сергеевна держала под мышкой. Войдя в прихожую, она раздраженно сунула свою сумочку Игорю в руки, и всю дальнейшую сцену он так и простоял, держа тетушкин ридикюль в руках.

— Нам надо поговорить, — тоном, не предвещающим ничего доброго, проговорила Варвара Сергеевна, обращаясь ко мне.

Я отложила в сторону пачку писем, прихваченных с работы, и предложила ей сесть.

Но Варвара Сергеевна продолжала стоять, как бы нависая надо мною, и я вынуждена была смотреть на нее снизу вверх. Именно так, в переносном смысле слова, они хотели бы, чтобы я всегда смотрела на них — ловила каждое слово, слетевшее с их губ, заглядывала им в рот, а свой собственный раскрывала только для одобрения того, что они изволят сказать.

— Я согласна с сестрой, — не стала тянуть резину Варвара Сергеевна, — вам еще рано думать о детях. Вы оба еще не прочно стоите ногами на земле, поэтому…

— Варвара Сергеевна, — перебила я ее, — прочно стоят на земле одни кариатиды и девушки с веслами.

— В чем, собственно, дело? — подал голос Игорь.