Лукреция Борджа - [86]

На мосту Кастель Тедальдо лошадь Лукреции, испугавшись артиллерийского залпа, поднялась на дыбы и едва не сбросила ее. Конюшие, бросившиеся было ей на помощь, увидели, как она, легкая, словно птичка, плавно соскользнула с крупа лошади и изящно опустилась на землю. Герцог велел привести другую кобылу — не столь норовистую и не боящуюся канонады. Это происшествие могло поставить Лукрецию в неловкое положение, однако она с честью из него вышла; ее улыбка пленила всех феррарцев, принимавших участие в церемонии, — священнослужителей, ученых, дипломатов, литераторов, полководцев, а также шутов и скоморохов.

Под непрекращающийся грохот пищалей кортеж въехал в ворота Кастель Тедальдо, оставив позади крепостные стены, и проследовал по улицам, где чередовались триумфальные арки и помосты, где разыгрывались сценки на мифологические сюжеты. Слыша на протяжении всего пути крики «виват!», новая герцогиня поняла, что одержала личную победу. Уже темнело, когда кавалькада наконец достигла дворца Эркуле (ныне — здание мэрии). Две бронзовые статуи, изображавшие Николо III и Борсо, стояли по обе стороны въезда во двор (они будут разрушены в 1796 году армией Бонапарта). Как только Лукреция спустилась с лошади, лучники Эркуле и Альфонсо по традиции завладели свадебным балдахином. Считалось, что он приносит счастье. Дети в костюмах ангелов прочли ей эпиталаму.

В сопровождении Альфонсо она поднялась по лестнице, на ступеньках которой выстроились законные и внебрачные дети дома д'Эсте, среди которых были Альберто, Никкола, Бьянка ди Сан-Северино, Диана Угуччоне ди Контрари, Пико делла Мирандола, Лукреция Бентивольо, Джулио, Ферранте и Сиджизмондо. В кругу знати в большом зале, завешенном коврами герцогини Элеоноры, Изабелла д'Эсте, одетая в свой знаменитый костюм, «вышитый знаками музыкальных пауз», провела брата и невестку к их тронам. К супругам приблизилась когорта гуманистов, прибывших воздать почести своей государыне: Никколо Марио Паникат вознес Лукрецию выше Елены, «поскольку она — женщина несравненного целомудрия», Челио Кальканьини, друг. Эразма, сравнил ее с Венерой, Пеллегрино Пришано уподобил папу святому Петру, наконец, Ариосто, которому тогда было двадцать семь лет, восславил Лукрецию и поздравил Феррару с тем, что она завладела таким сокровищем, «без которого Рим ничего не стоит».

Звуки трубы возвестили об окончании вечера. Эркуле сопроводил невестку и сына в их апартаменты. Альфонсо, отрицательно относившийся к традиционным подшучиваниям у брачного ложа, прогнал сестру, братьев и друзей, угрожая им шпагой. Он самолично закрыл двери и вернулся в брачные покои, готовый выполнить пожелание Александра VI — «спать с синьорой Лукрецией».

На следующий день Изабелла и ее приближенные долго ждали, пока двери откроются, чтобы совершить «ритуал пробуждения» — обычный предлог для того, чтобы пускаться в самые фривольные рассуждения вокруг брачного ложа. Проходили часы, засовы оставались на месте, и маркиза Мантуанская, любившая, как и ее свита, развлекаться легкомысленными речами, постановила, что «эта свадьба — нерадостная».

Эркуле не разделял ее мнения. 3 февраля он пишет своему послу письмо, предназначенное для святого отца и заканчивающееся так: «Этой ночью дон Альфонсо и донна Лукреция соединились, и мы полагаем, что оба остались этим удовлетворены». Папа и герцог располагали информаторами, уверявшими, что «Альфонсо проявил себя как галантный муж, трижды засвидетельствовав супруге свое почтение». К полудню Лукреция согласилась принять послов, дам и родственников, и все без исключения «пытались отыскать на ее лице следы одержанной мужем победы». Тщетно. Теперь она была уверена, что нравится своему супругу, однако ее деликатная натура не позволяла ей выказывать ни малейшего удовлетворения, и любопытствующей публике осталось лишь созерцать ее персону в ореоле спокойствия.

Филипп де ла Рош, выполнявший роль верного рыцаря на время торжеств, подошел к «крестнице» своего короля, чтобы пригласить ее спуститься в парадные залы. Лукреция была ослепительна в своем платье из ярко-фиолетового бархата, ее роскошные волосы, перевитые лентами, были распущены по плечам; она заняла свое место под балдахином, чтобы руководить празднеством. Однако толпа гостей была столь плотной, что никто не мог танцевать, а некоторые даже упали в обморок. Бонавентура Пистофило, личный секретарь Альфонсо, писал по этому поводу: «Синьора Лукреция красива и внешность имеет приятную, ее любезные манеры всегда приятны, а слова — учтивы». Бернардино Дзамботто проявил большую проницательность: «У нее очень красивое лицо, натура импульсивная, однако стыдливая и целомудренная. Все ей рады, поскольку надеются, что она сделает много хорошего для города благодаря могуществу папы, который очень ее любит»; что касается Каньоли ди Парма, он описывал «ее белую шею, красивую и приятно округлую, ее голубые глаза, совсем как в трактатах о красоте»³.

Если вся Феррара была благосклонно настроена к Лукреции, то Изабелла д'Эсте и ее окружение не сложили оружия, о чем свидетельствует письмо находившейся у нее на службе маркизы ди Кротоне: