Лукреция Борджа - [2]

Начиная с XV века духовное связано с плотским, и обет безбрачия, даваемый священниками, становится скорее намерением, чем зароком. Большинство из них «содержит любовницу к вящей славе Господней»⁶, — уточняет историк Инфессура. Что до монахинь, то Бурхард, папский церемониймейстер, сообщает в своей хронике за 1483–1506 годы о том, что «большинство монастырей превратилось в дома терпимости». Никто, однако, не видит в этом повода для злословия; сексуальность в ту эпоху еще не считается чем-то постыдным, и о ней говорят запросто. Вот всего лишь один из многих случаев: пять женщин, которые исповедовались одному монаху из падуанского монастыря, понесли от его трудов. Когда случившееся обнаружилось, попавшийся виновник умолял епископа о прощении, призвав себе на подмогу апостола Матфея: «Господи, ты дал мне пять талантов, вот еще пять, что я заработал сверх того»⁷; перед столь притянутой за волосы аргументацией прелат не смог удержаться от смеха и смягчил наказание.

Тем не менее в 1456 году Ватикан отменил решение епископа Кошона и торжественно реабилитировал Жанну д'Арк. Хотя Венеция со своими 11 тысячами куртизанок превосходила Рим, именно его часто называли «землей женщин». К 1490 году куртизанки приносят в папскую казну около 20 тысяч дукатов в год; издается эдикт — впрочем, безрезультатно, — имеющий целью положить конец таким обычаям и грозящий отлучением священникам, состоящим в связи с подобными дамами. При Мартине V, умершем в 1431 году, они постепенно проникают повсюду, вплоть до самой курии, и папы, сменившие его на престоле, в числе которых Александр VI, закрывают глаза на оргии своего церковного окружения, поскольку утонченные, хоть и довольно порочные латинисты дают им возможность плести обширную сеть дружеских связей по всей Европе, вести переговоры о заключении союзов и умерять амбиции правителей.

Свободные, открытые, бесстыдные, не скованные понятием греха нравы проявляются чаще всего в том, что касается рождения детей. Нелегко пришлось одному судейскому чиновнику: велев одной такой даме назвать имя отца ребенка, в ответ он услышал «S.P.Q.R.» («Сенат и народ Рима», девиз города). Семьи признают внебрачных детей. Миряне воспитывают их вместе со своими законными детьми, священнослужители, которые зачастую принимают как должное женское общество и плоды своих любовных связей, берут их под свой кров. Пий II всерьез подумывал об отмене безбрачия слуг Господних. «То, что священники не женятся, — в высшей степени разумно, однако разрешить им жениться было бы еще разумнее»⁸, — любил он повторять.

Прежде чем взойти на престол святого Петра, почти все папы эпохи Возрождения уже имели детей: Каликст III был отцом Франческо Борджа, который впоследствии получит кардинальскую мантию и будет изображен коленопреклоненным на картине «Успение Богородицы» Пинтуриккьо. Иеронимо Риарио считался сыном Сикста IV; Пий II, Иннокентий VII, Юлий И, кардинал Франсуа Гийом д'Эстутвиль, камерлинг Святой Церкви, продолжили традицию. Их многочисленное потомство плодится по всему городу, ни у кого не вызывая возмущения.

Чем выше человек поднимается по ступеням церковной иерархии, тем нужнее оказываются семейные связи. Непотизм в ту пору считается не просто естественным, но абсолютно необходимым, он охватывает детей, братьев и сестер, в том числе двоюродных, племянников и племянниц. Он широко распространяется при Сиксте IV. Первое, о чем он позаботился на следующий день после избрания, — это обеспечить родственникам богатство, власть и вес в обществе, соединить их с благородными и влиятельными семействами, одарить их земельными владениями с мощными крепостями, утвердить их в качестве суверенных «тиранов» на границах, для того чтобы держать в повиновении соперничающие мятежные группировки и противостоять любой попытке бунта или захвата территории. Современники, такие, как Гвиччардини и Макиавелли, судившие хозяев Ватикана не по их нравам, а по их политике, утверждали, что нет ничего дурного в том, что у папы есть дети, способные оказать ему поддержку.

Начиная с середины XV века римские папы одержимы идеей создания и укрепления Папского государства, так как от этого зависит их существование, поскольку их землям угрожает Арагонская династия в Неаполе, Сфорца в Милане и Медичи во Флоренции. В сущности, папы ничем не отличаются от таких властителей, как Гонзага, Эсте или Риарио, современники видят в них обычных деспотов (по-гречески «деспот» означает «хозяин»), облаченных в церковные одеяния.

Папское государство, далеко не однородное, должно было не только защищаться от внешней угрозы, но и бороться на собственной территории с местными правителями, ни во что не ставившими власть Рима. Церковные владыки, сменяющие друг друга на протяжении XV и XVI веков, делают все возможное, чтобы создать в центре Италии структуру власти, которая подчинялась бы им и обеспечивала их господство. Будучи «наместниками Бога на земле», они считают себя едва ли не наследниками римских императоров. Таким образом, «меч святого Павла» одерживает верх над «ключами святого Петра», мирская власть — над духовной. В разделенной на княжества Италии папа может выбрать лишь одну роль — вести себя как монарх или тиран, в античном смысле этого слова, поскольку, как говорил один оратор