Луки и арбалеты в бою - [9]

Кавалерийское копье панцирного польского гусара достигало в длину порядка 5,5 м: почти на метр больше, чем у среднеевропейского рыцарского копья. Такой длины иногда хватало даже на то, чтобы без особых проблем достать пешего пикинера (потому что, вопреки устоявшемуся мнению, 6-метровые копья у этой категории воинов – БОЛЬШАЯ редкость, а 7-метровые – редкость СОВСЕМ большая), но не только для боя с пехотинцем это копье было предназначено, да и не для одной лишь таранной сшибки с себе подобным всадником. Дело в том, что такой дистанции хватало и чтобы татарин не пускал совсем уж прицельно самую опасную стрелу: тем последним выстрелом, который делается перед вступлением в ближний бой. И чтобы он не метал дротик-джерид или аркан – то есть не вообще (это делается на куда большем расстоянии), но столь же прицельно, хладнокровно, используя последние метры, на которых метательное оружие еще имеет выигрыш перед ударным.

Между прочим, длины гусарского копья хватало и для того, чтобы конный казак не мог эффективно пальнуть в «панцирника» из пистолета (либо, на татарский же манер, метнуть аркан, пустить стрелу), но совершенно не хватало на тот случай, когда пеший казак стрелял из мушкета. Так что, когда такие мушкеты во времена Хмельнитчины распространились достаточно широко… особенно когда к ним, мушкетам, «прилагались» полевые укрепления, союзная татарская конница и где-то пятикратное численное преимущество (трехкратного могло и не хватить)…

Время боевой охоты

Мы отвлеклись. Вернемся из постсредневекового восточноевропейского мира на настоящий Восток. В мир, где конные лучники воюют друг с другом и с рыцарями до изобретения лат и огнестрельного оружия.

«…Сарацинские лучники обрушили на них тысячи стрел, так что позади рыцарей, казалось, поднялись колышущиеся на ветру колосья. Чтобы защититься от этого смертоносного дождя, Жуанвиль снял с убитого сарацина кожаные доспехи и соорудил из них щит, благодаря которому в него самого попало только пять стрел, тогда как в его лошадь – пятнадцать ‹…›

…Через несколько минут неверные отступили, лишившись своих лучших бойцов; им снова пришлось проходить через пламя, но на сей раз, чтобы спастись. Однако, видя, что их не преследуют, они остановились на некотором расстоянии, а их лучники выступили вперед и обрушили на тамплиеров такое несметное количество стрел, что, казалось, будто позади них выросло колышущееся на ветру поле пшеницы. Этот смертоносный град принес больше потерь, чем рукопашный бой; почти все уцелевшие лошади теперь пали; только великому магистру и четверым или пятерым рыцарям удалось сохранить своих боевых коней, но и в их тела вонзилось множество стрел и дротиков. Тогда сарацины решили: настал удачный момент окончательно сразить непобедимых, и во второй раз толпой устремились на крестоносцев. В этом столкновении великий магистр, уже потерявший один глаз в прошлом сражении, теперь лишился второго; но, слепой и истекающий кровью, он пришпорил, лошадь, которая понесла его в самую гущу сарацин, где он разил наугад до тех пор, пока и он, и его конь, сраженные ударами, не рухнули наземь и больше уже не поднялись…»

(«Мемуары Жана сира де Жуанвиля, или История и хроника христианского короля Людовика Святого», 1248–1254 гг.)

При стычках друг с другом результаты, конечно, зависят от многих условий. А вот при столкновении с рыцарями выясняется, что войну восточная конница выиграть, как правило, может (за счет очень намного большей численности и постоянного восполнения резервов), а вот выиграть битву у нее (тоже при численном преимуществе!) не очень получается. Рыцарь от попавших в него стрел будет похож на ежика, конь его, прикрытый хотя бы боевой попоной, – на дикобраза, тем не менее к конным лучникам врага они сумеют прорваться, объяснить им все, что намеревались, и умереть последними. Причем зачастую – много лет спустя, от старости: из десятка истыкавших броню стрел лишь одна достанет до мяса, да и то не очень серьезно. В этом смысле удар стрелы, конечно, гораздо менее эффективен, чем удар копья.

Тюркский лучник XIV в. Апофеоз восточного кавалерийского стиля: сложный тугой лук, стрельба в исключающей тряску «безопорной фазе» и с максимальным поворотом назад – что позволяет эффективно использовать тактику «ложного бегства», обстреливая противника даже при отступлении

Другое дело, что на следующий день рыцарский конь сильно убавит резвость, а через неделю таких боев и ранений начнет всерьез сдавать и его хозяин. Так что, если у их противников еще останутся людские, конские, водные, продовольственные ресурсы… В ходе Крестовых походов они, как правило, оставались…

Не надо думать, что высокую «стрелостойкость» демонстрируют только рыцарские лошади. Любой конь, по-настоящему предназначенный для условий кавалерийской схватки, является довольно трудноубиваемым существом.

Вот как эта ситуация виделась Усаме ибн Мункызу, современнику и участнику (с «противоположной стороны») Третьего крестового похода. В его время давно уже был выработан «рабочий стандарт» чистокровной арабской лошади, однако, судя по всему, это были не совсем те изящные тонкокостные красавцы, которые у нефтяных шейхов считаются идеалом породы. Ибн Мункыз на своем веку не раз сходился в конной схватке с самыми разными противниками, так что ему поневоле приходилось высоко ценить коней, которые не сразу падают даже после таранного удара рыцарского копья, тем более от стрельных ран. В его воспоминаниях одна из глав, названная «Случаи с лошадьми», целиком посвящена именно этому вопросу. Она невелика и настолько насыщена колоритными подробностями, что уместно привести ее здесь целиком: