Лука и огонь жизни - [5]

— Пожалуйста, не надо!

На что папа отвечал:

— Это вовсе не я. На самом деле это Никто.

Тут за дело принималась левая рука, и Лука, изнемогая от смеха, протестовал:

— Нет, это ты, ты щекочешь!

Папа и тут не терялся:

— Ну что поделаешь с этой Бестолочью?

Со временем, правда, руки Рашида стали неповоротливыми, вялыми. В сущности, и сам Рашид утратил проворство. Стал медленнее ходить (хотя никогда не был особо прытким), медленнее есть (правда, не слишком), а главное, медленнее говорить (это было особенно заметно, потому что языком он прежде мел быстрее некуда). Все реже и реже на лице его появлялась улыбка, а иногда Луке казалось, что и мысли в папиной голове тоже явно замедляли ход. Даже его рассказы становились как будто все неспешнее и тягучее, что не замедлило сказаться на успехе всего предприятия. Если дело и дальше пойдет с такой скоростью, с тревогой размышлял Лука, он вообще застопорится. Образ папы, замершего на полуслове, полужесте или полушаге, словно замороженного навечно, наводил страх. Тем не менее дела развивались именно в этом направлении, и надо было что-то предпринять, чтобы придать папе хоть какое-то ускорение. И Лука задумался над тем, на какую педаль нажать, чтобы восстановить прежнюю папину скорость. Но пока он думал над этим, в одну прекрасную звездную ночь произошло нечто ужасное.

Ровно через месяц и один день после появления в доме пса Медведя и медведя Пса наступила удивительная ночь: небосвод изгибался над городом Кахани гигантской аркой, а в водах Силсилы и морских глубинах купались невиданные сонмы звезд. Выглядело это так сказочно, что даже угрюмые рыбы поднялись из водных недр подивиться на красоту, и зубастые пасти их, явно против воли, кривились в улыбке (видевший улыбку на рыбьей морде согласится, что это не самое приятное зрелище). Словно по волшебству, вся Галактика разом засияла в ночном небе, заставляя воображать, как выглядел объятый мраком небосвод в былые времена, когда человечество еще не закоптило небеса дымом. Из-за вечного смога людям редко удавалось увидеть Млечный Путь во всем его блеске, и теперь они созывали соседей, приглашая полюбоваться на невиданную картину звездного неба. Все население города высыпало на улицы и глазело на звезды, задрав головы и прямо-таки напрашиваясь на щекотку. Лука даже подумал было, не развлечься ли ему, выступив в роли главного щекотальщика, но по здравом размышлении отверг эту соблазнительную идею.

Звезды словно кружились в хороводе, исполняя какой-то грандиозный и замысловатый танец. Они вызывали в памяти свадебные пляски женщин, надевших все свои драгоценности и осиянных радужным блеском множества бриллиантов, изумрудов и рубинов. Звезды, как женщины в сверкающих нарядах, танцевали по всему небосводу, щедро разбрасывая отблески, какие рождаются в сердце драгоценных кристаллов. Звездный пляс спустился на улицы города: люди вынесли бубны и барабаны и устроили праздник, словно отмечали чей-то день рождения. Медведь и Пес тоже участвовали в общем веселье, завывая и приплясывая. Вместе со всеми ударились в пляс Гарун, Лука и Сорайя, даже их соседка госпожа Онеета.

Один Рашид не участвовал в торжестве. Он смотрел на общее ликование, сидя на крыльце, и никто, даже Лука, не сумел вовлечь его в танец. «Я чувствую тяжесть во всем теле, — сказал он. — Ноги словно превратились в мешки с углем, а руки просто бревна какие-то. Может, земное притяжение усилилось где-то поблизости от меня и так и тянет к земле?»

Сорайя заявила, что он просто лодырь. И вскоре даже Лука умчался прочь вместе со всеми, закружился в хороводе звездной ночи, оставив отца на крыльце со связкой бананов, купленных у прохожего разносчика.

Небесное шоу продолжалось далеко за полночь, и вначале казалось добрым знамением того, что жизнь вот-вот переменится к лучшему и наступит замечательная пора. Однако вскоре Лука понял, что ничего доброго та ночь с собой не принесла. Скорей, это было что-то вроде прощального жеста, потому что именно в ту ночь Рашид Халифа, легендарный сказитель из Кахани, заснул с улыбкой на лице, бананом в руке и звездным отблеском на лбу, чтобы не проснуться следующим утром. Он сладко спал, тихо похрапывая и добродушно улыбаясь во сне. Проспал все утро, весь день и всю ночь и с тех пор оставался во власти сна, утро за утром, день за днем, ночь за ночью.

Разбудить его никто не смог.

Вначале Сорайя решила, что он просто переутомился, и шепотом одергивала всех, чтобы не шумели и не мешали отцу выспаться. Но вскоре она забеспокоилась и попробовала его разбудить. Сперва она обратилась к нему с ласковыми словами. Потом погладила по лбу, поцеловала в щеку, спела ему утреннюю песенку. Наконец, теряя терпение, принялась щекотать ему пятки, трясти за плечи и даже громким голосом кричать ему прямо в ухо. Он промычал что-то одобрительное, слегка улыбнулся, но так и не вынырнул из глубин сна.

Сорайя села на пол возле постели и уткнулась лицом в ладони. «Что же мне теперь делать? — сокрушалась она. — Он, конечно, всегда любил поспать, но не мог же совсем уйти в свои сны и бросить меня!»