Луций Анней Сенека. Его жизнь и философская деятельность - [7]

Корсика, ты приютила когда-то фокейских пришельцев!

Корсика, ты в старину именем Цирна звалась!

Корсика, меньше Сардинии ты, но пространнее Эльбы!

Корсика, множество рыб плавает в реках твоих!

Корсика, сколь ни ужасна ты при наступлении лета,

Все же мрачнее, когда Сириус светит с небес!

Сжалься над бедным изгнанником (лучше сказать: погребенным)!

Пусть и живому твоя легкою будет земля!

В другом стихотворении философ самыми мрачными красками описывает природу Корсики:

В утесах вся и скалах мрачных —

Пустынная и дикая страна.

Тут нет посевов летом злачных;

Она румяных яблок лишена.

И по весне душистыми цветами

Не покрываются на Корсике поля;

Фонтаны не журчат сребристыми струями,

И глаз не веселит приветливое пламя…

Здесь лишь изгнание, и здесь изгнанник – я.

В горе Сенека дошел до того, что готов был просить о помиловании. Он решился на лесть и написал письмо к вольноотпущеннику императора Клавдия, Полибию, с выражениями покорности и преклонения перед императором, которого он так ядовито осмеивал и раньше, и впоследствии. Когда Сенека был возвращен из ссылки, он раскаивался, что написал это письмо, разыскивал и уничтожал его списки. Однако, хотя с утерянным началом, письмо это сохранилось до нашего времени и подало повод Диону Кассию, а за ним и немецким историкам, к самым низким выходкам против философа.

Достойно замечания, что из всех вольноотпущенников Клавдия, игравших такую видную роль в царствование этого императора, Сенека обратился именно к Полибию, наименее запятнавшему себя низкими поступками. Это был человек неглупый, образованный и не чуждый литературе. Он перевел на греческий язык “Энеиду”, а на латинский – “Илиаду” и “Одиссею”. Вскоре после изгнания Сенеки у Полибия умер брат. Ища заступничества перед императором, философ написал временщику послание-утешение в смерти брата. В утешении этом Сенека высказывает те утешительные истины, которые он затем неоднократно повторял и в других своих сочинениях на подобные темы. Он успокаивает горюющего брата тем, что покойный не погиб для него навсегда, но только раньше отправился в обитель душ, в которой он встретится с родными; он уговаривает не предаваться печали на том основании, что смерть неизбежна, и все равно, рано или поздно, должна была наступить; наконец, он советует искать утешения в научных занятиях, чтобы печаль не имела никакого доступа в душу потерпевшего утрату. Но наряду с этим, чего нельзя одобрить, Сенека, желая польстить Клавдию, советует Полибию утешаться возможностью ежедневно лицезреть императора: “Ты неблагодарен к судьбе, если думаешь, что при жизни Цезаря ты можешь плакать. Если он жив и невредим, то ты ничего и никого не потерял и не только не должен плакать, но только радоваться. Если слезы начнут застилать твои глаза, возведи их на Цезаря, и они высохнут от созерцания столь светлого и славного существа”. Послание свое Сенека заканчивает следующими жалобными словами, вполне объясняющими то уклонение от прямоты и стойкости, которое он допустил в своем письме: “Я написал тебе все это в твое утешение, хотя сам нахожусь в тревожном и подавленном настроении духа. Если мое письмо не произведет на тебя должного впечатления, а мои утешения покажутся малодейственными, подумай, что я сам в таком настроении, что мне трудно утешать других; ведь сам я окружен несчастиями, и даже латинская речь с трудом повинуется мне, так как мой слух ежечасно оскорбляется наречиями варварских языков, неприятных даже для тех из варваров, которые хоть немного цивилизовались”.

Послание к Полибию осталось без последствий, потому ли, что вольноотпущенник не хотел оказать покровительства сосланному философу, или потому что он сам не имел уже достаточного влияния при дворе.

Зато философ скоро примирился со своей участью. Он умел забывать собственное горе, сочувствуя чужому. Едва привыкнув к жизни на острове Корсика, он поспешил написать своей матери в утешение, что его участь не так уж тяжела, как ему казалась прежде. Это его послание к Гельвии, которое неоднократно цитировалось выше, представляет одно из лучших его произведений как по возвышенности образа мыслей, так и по стилю. Сам мотив, вследствие которого было написано послание к Гельвии, очень возвышенный. Сенека забыл о своих личных лишениях и старается утешить свою мать в том горе, в котором она только сострадает. Сенека вспоминает слова прежних писателей, что тягость ссылки смягчается тем, что окружающая природа всегда более или менее одинакова и что всюду мы можем нести за собой свое нравственное я. “Повсюду, – говорит Сенека, – взоры наши встречают все тот же небесный свод. Лишь бы мог я всегда созерцать солнце, луну и звезды, наблюдать их восход и закат, смотреть на блестящий тысячами звезд свод неба, лишь бы мог я жить в их сообществе, насколько может человек участвовать в жизни небес, и мне будет безразлично, какая земля у меня под ногами. Страна, в которой я живу, не обильна плодоносными и тенистыми деревьями, она не орошается глубокими судоходными реками, она не производит ничего из того, что ценится людьми, и дает едва достаточный урожай для скудного пропитания ее обитателей; нет здесь ни дорогих камней, ни золота, ни серебра. Но сколь мелок тот, кого занимает это земное, суетное. Следует возводить свою душу туда, на небо, которое всегда и всюду одинаково сияет, следует противопоставлять этим условным благам истинные и вечные. Чем длиннее строим мы портики, чем выше возводим башни, чем обширнее располагаем дома, тем больше закрываем мы небо. Пусть судьба забросила меня в страну, где хижина есть самое обширное жилище. Я бы счел себя малодушным и низким, если бы не мог утешиться мыслью, что и Ромул жил в хижине. Надо стараться, чтобы в этой хижине обитала добродетель. И она будет прекраснее всех храмов, если в ней будут обитать справедливость, воздержание, мудрость, благочестие, разум, познание божеского и человеческого. Разве ничтожно то место, в котором живут столько добродетелей? Никакая ссылка не покажется тяжелой, если можно удалиться в нее в таком обществе”.