Лучший из миров - [7]

– Мя-а-у. Да-а-й! Да-ай…

И оно встало на задние лапы-ноги, доброжелательно взирая на старуху.

Взгляд несчастной уперся в женскую грудь, обрисовавшуюся у жуткой кошки под замызганной футболкой.

– Мама… – прошептала бабка (тварь склонила голову набок). – О-осподи…

И она перекрестилась с отчаянной отвагой. Но, как ни странно, нависшая над ней нечисть не спешила дохнуть в корчах, испуская смрадный дым. Меж губ скользнул быстрый, как у ящерицы, язычок, смахнул дождевую каплю со щеки нечистой. Когтистая лапа вытянулась вперед, деликатно тронула пуховый платок на бабкиной груди.

– На, на, подавись, – забормотала та, избавляясь от заношенного платка, и, храбро швырнув его в дьявольскую морду, заковыляла к подъезду.

Тейю с наслаждением зарылась лицом в пух. Он пах не особенно вкусно, но уютно, спертым воздухом, теснотой, удушливым теплом. Хорошо! Спокойно! Она была немного разочарована. Почему демоница убежала? Почему дрожала от страха и рычала сквозь зубы? Она добрая, подарила Тейю чудесную одежду. Хорошо, что Тейю удалось коснуться ее хотя бы мельком!

Закутавшись в просторную пуховую шаль, присев на корточки, Тейю поела, не забыв оставить и кошкам. Иначе нехорошо, это ведь их еда… Старая кошатница мучительно переводила дух в подъезде, пытаясь унять сердцебиение, и за всеми страстями не сразу поняла, что колени и спина, изводившие ее бог знает сколько времени, уже не болят. Совсем.

– Здравствуйте, Дан, заждался вас. В моем уединении, бывает, за весь день и парой слов ни с кем не перемолвишься.

Сигизмунд с достоинством поспешал навстречу, небольшие глазки лукаво щурились. Оба знали, что общение не относится к числу насущных потребностей нелюдимого архивариуса. Но Дану он всегда был искренне рад, насколько вообще умел радоваться чужому присутствию, и теплая обыденность сегодняшней встречи на миг заслонила пережитое. Приятно поскрипывали эксклюзивные ботинки пожилого щеголя. В ладонях дымилась чашка с вылепленной физиономией – будто курильница, неизменный атрибут жреца неведомого бога мудрости и одиночества. Крохотный читальный зал: простые столы, вычурные стулья, классические зеленые абажуры с бахромой. Стеллажи, стеллажи, стеллажи и где-то там, в глубине, прекрасно знакомая Дану навороченная рабочая станция. Идеальный порядок, нигде ни пылинки, но на все наброшен невидимый саван запустения, словно все вокруг: массивные полуколонны вдоль стен, настоящая деревянная мебель, книги и даже немногочисленные люди – лишь бесплотные силуэты, скользящие по экрану гигантского монитора.

Дану было здесь хорошо.

Сегодня Сигизмунд ни о чем его не спрашивал. Ни «чем были заняты?», ни «что желаете поискать?», ни «что любопытного узнали?». Ни одного обычного вопроса, из которых складывался их легкий интеллектуальный треп. Архивариус молча провел гостя через нутро библиотеки к компьютеру, пододвинул удобное офисное кресло. В руках Дана сама собой очутилась еще одна толстостенная чашка, только с надписью «Привет из Парижа», почему-то англоязычной. Пальцы оплелись вокруг нее, втискиваясь в горячую керамику, и Дан почувствовал, какие они холодные и неловкие. На столе тем временем объявилась вазочка с крекерами и – после испытующего взгляда хозяина – бутылка неплохого коньяка в компании пары хрустальных стопок.

– Не обессудьте, подходящей посуды нет, – виновато развел руками архивариус. – Но вам, думаю, сейчас все равно, из чего пить.

Дан с удивлением поднял голову от своей чашки, но Сигизмунд уже не смотрел на него, сосредоточенно разливая напиток.

– Долгих лет!

Глоток коньяка медленно проваливался внутрь, а следом осязаемо наползала на Дана волна усталости, тяжелая, как ватное одеяло. Стало жарко, гладкий шелковистый свитер вдруг закололся, словно истончилась кожа. Подаренная учителем штуковина невыносимо жгла грудь, и ему как никогда остро захотелось сорвать с шеи обтерханный шнурок и зашвырнуть загадочную пакость так далеко, чтобы никогда больше не увидеть.

Сигизмунд, ненавязчиво пододвинув бутылку поближе к гостю, повернулся к монитору. Дан отрешенно наблюдал за игрой глубоких морщин на его подвижной мордочке. Странное все-таки лицо, некрасивое, сильное, слишком живое для его возраста (кстати, а какой у него возраст?). Но главное, все в этом лице существует само по себе – глаза, улыбка, остальная мимика – все по отдельности, отчего архивариус кажется словно бы многослойным. Дана давно занимало, сколько в нем слоев и, главное, что же внутри под ними всеми, но лишь сегодня этот вопрос показался ему не просто занимательным, но по-настоящему важным.

С чего вдруг? Или в такой день, как сегодня, все кажется важным?

Наваждение какое-то.

– О, любопытно! – Архивариус поднял указательный палец, призывая к вниманию. – Вот, у меня тут новостная лента… «Сегодня в десять сорок семь в переулке…»

Окутавшее разум Дана одеяло шевельнулось, как от ледяного сквозняка.

– «…были обнаружены тела двух мужчин, на вид двадцати трех – двадцати пяти лет, убитых с поразительной жестокостью. У одного несчастного перерезано горло, у второго сломан позвоночник. Удар был нанесен с нечеловеческой силой». Так, имеются следы борьбы… Никаких документов… Следствие пытается установить личности… Детали опустим… ага, вот: «Обнаружены следы еще двоих людей, а также какого-то крупного животного»! Ну дальше обычная журналистская ахинея.