Лучший из миров - [13]
– Ух ты…
Его рука, наконец, выбралась на волю, поигрывая связкой мелких блестящих предметов.
– Прокатимся? – Он ткнул связку прямо ей в нос и позвенел, с ухмылкой разглядывая грязную футболку Тейю где-то ниже шеи.
Она недоуменно оглянулась. Человек хохотнул, роняя ладонь на лоснящуюся спину своего низкорослого железного зверя.
– Залезай, детка!
Чувство неотвратимой опасности как наконечник стрелы вонзилось ей между лопаток, и Тейю вихрем взлетела на сиденье.
Изредка Мирон отдавал себе отчет в малоприятной истине: он умер и надежно похоронен – не выкопать. Причем уже довольно давно. Отдавал отчет спокойно, без мазохизма, как бы в ряду прописных бытовых истин, жизни не украшающих, но неизбежных, – что, если не мыть посуду сразу после еды, кухня мгновенно принимает бомжатский вид, что девушки требуют внимания и романтических демонстраций и прочее в том же духе. Мирона это обстоятельство не угнетало. Он прекрасно видел, что не одинок, что большинство окружающих – такие же точно ходячие покойнички, трудолюбиво играющие вечную абсурдистскую пьеску, пока не кончится завод. Странно только, что сами они в массе своей этого не замечали. Но Мирона не смущала повальная слепота собратьев. Он знал, что способен видеть мелочи получше многих – своего рода дар, и, кстати, других талантов за ним не водилось. Так что носа он не задирал и сам не рыпался, исправно и не без удовольствия подавая свои реплики – как все. А чего рыпаться? Ну умер он, и что теперь, повеситься?
Вот, опять этот «он»! Мирон терпеть не мог неточности, небрежности, приблизительности. На самом-то деле «их» было несколько. Нет-нет, спокойно, клиникой тут и не пахло! Мироновы усопшие голову его не делили, честно дожидаясь своей очереди возникнуть из ничего, наскоро вызреть и в свой черед сойти в могилу. Младенца, упокоившегося на самом дне, он не помнил настолько, что фактически и не знал. А может, не хотел знать – этого первого, настоящего, было отчего-то жалко едва не до слез, хоть и не человек еще, а так, бессмыслица с ножками. Помнилось только с невозможной, кинематографической ясностью, с замедленной пластикой. Старое-престарое здание яслей, куда годовалого Мирона отвели вскоре после дня рождения – позднего, предзимнего. По блату, видно, пристроили. Притененный ранними сумерками и низкими облаками зал, вольно обставленный древними кроватями. Железная сетка едва прогибается под легоньким Мироном, прямо перед ним тускло поблескивает шарик-набалдашник, вокруг спят чужие дети, а впереди, над другими шариками, и кроватями, и сопящими носами, в высоченном, аркой скругленном окне – снежинки. Мохнатые, медленные, важные. Такие здоровенные, что все укутывается ими прямо на глазах и на карнизе нарастает валик. Бессолнечные сумерки ирреально высветляются, тишина такая, что ее слышно, эту тишину, ее можно горстями запихивать в рот, как свежий снег, и глотать. Это снежинки стирают звуки, разгоняют мысли, погребают страхи. Мирон торчком сидит на кровати, в светленькой рубашонке, совсем один. Ему не страшно, даже нравится, что все вокруг спят – не только дети, весь мир, – а он один сидит и смотрит в окно, но додумывать трудно и неохота, все уносит снег…
Потом был ребенок. Конечно, незаурядный, даровитый, многообещающий. Что, спору нет, хорошо, жаль только, диковатый какой-то, как неродной. Сам научившийся читать в четырехлетнем возрасте. Ребенок, которому мучительно не хватало покоя, тишины, благословенного одиночества. Ребенок, запиравшийся в туалете с книжкой и там блаженствовавший на ледяном фарфоровом троне, пока кто-нибудь из домашних не выключал с усмешкой свет. И все равно его любили! И сам Мирон любил того себя. А ребенок взял да и умер. Вдруг, в момент! Самого момента Мирон не помнил, просто чувствовал: было там что-то темное, ледяное, несдвигаемое, вроде бетонной стены, внезапно выросшей на пути. Вот мальчик Мирон и разбился в лепешку, и исчез – исчез ради не слишком приветливого всезнайки-подростка.
И как его только не били, недоумевал он теперь! Но почему-то не били, хотя постоять за себя он толком не мог. Драться не умел и не хотел учиться. Прилепляться мелкой шавкой к какому-нибудь агрессору и подавно не собирался. Только и мог, что молча, свинцово посмотреть обидчику в глаза. В такие мгновения что-то происходило со временем и с самим миром вокруг. В непосредственной близости от Мирона – так это виделось ему самому – все плавилось, слоилось, формы и цвета теряли определенность, будто с мира широкой губкой смывали грим, и первобытная жуть поднимала голову, потому что под гримом не было лица. Как это все воспринималось снаружи, Мирон не знал, ему не рассказывали. Просто обходили стороной…
Перечитав все, до чего смог дотянуться, учиться после школы пошел самому бессмысленному делу, какое только сумел найти, – исторической науке. Честно проблистал все пять лет, от первой курсовой до диплома. И тут – снова стена. И непобедимое, как приступ тошноты, понимание, что работать по специальности он не хочет. Ни в каком виде. Свеженький, с пылу с жару, историк сдох в одночасье. А надо было что-то делать. Как это говорится: «жить дальше», «строить свою судьбу»? Выбор виделся небольшой. Остаться «в науке», то есть гоняться за грантами, клубиться в неестественно оживленной толпе умников со смутными жизненными целями, защищать диссертации, которые никто никогда не прочтет, кроме самого молодого ученого да еще, по диагонали, двух рецензентов. Преподавать? Школа, «коллектив», нормочасы, категории, одно и то же из года в год. Преподавать в высшей школе… В общем, он резко развернулся и пошел служить обществу. Ни малейших сантиментов за его выбором не стояло. Давно поблекли и распались тени обожаемых в детстве литературных героев, а сегодняшняя грубая телевизионная романтика в данном жанре не убеждала. Да и на кой она ему сдалась, романтика эта? Мирон, слава богу, не был одухотворенным обалдуем. Нормальный, здоровый человек, довольно-таки зрелая личность, в меру социализированная. Он просто ходил на работу, честно засиживался допоздна, брал работу домой, если нужно, и трудился – добросовестно, увлеченно, размеренно, как пчела. И никаких заскоков!
Что делать девушке, если ее жизнь состоит из долгов и одиночества? Разумеется, найти проход в другое измерение и наладить выгодный бизнес! Правда, придется еще и выжить в столкновении с могущественной древней тварью, спасти от гибели чужой мир, вернув в него бежавшую магию, и открыть его исток. Попутно выяснив, что не такой уж он и чужой, этот мир, завещанный тебе. А верный защитник и возлюбленный найдется сам!
Переводчик: Greykot Оригинал:www.fanfiction.net Автор: Ruskbyte Пейринг: Гарри Поттер/Гермиона Грейнджер Рейтинг: R Жанр: Humor Размер: Миди Статус: Закончен События: Путешествие во времени Саммари: У Гарри есть очень вредная привычка — постоянно умирать раньше времени. Но когда таких случаев накапливается много, его Жнец берёт дело в свои руки и как следует обучает Избранного. И хорошо, что тот уже мёртв, иначе теперь точно бы не выжил! Предупреждение: ООС, издевательства над главным героем (правда, в кои-то веки, ради ЕГО собственного блага), не Дамбигад и никаких жадных Уизли с канистрой приворотного зелья наперевес.
Удачи и неудачи сплелись в судьбе Руслана так тесно, что стало сложно отличать одни от других. Нелепая смерть на утренней пробежке привела к возрождению в новом мире по воле древнего языческого бога. А драгоценный подарок от покровителя обернулся тяжким жерновом на шею. Простецкий меч, гибкий разум да личная доблесть - вот инструменты, которыми молодому страннику предстоит проложить себе.
- А с чего ты взял, что это магия? - спросил Ладомир у Ярпена, раздвигая руками высокие сорняки, которыми заросло всё поле.- Ты же знаешь, что у меня того, сразу живот крутит, ежели рядом кто колдует. Ещё моя покойная бабка, когда гадала, то я с толчка не слазил. А теперь вот опять, с тех пор как я сходил туда, то считай в нужнике поселился. Мужики ржут, а я-то знаю, что там что-то не так. Да и сейчас, что-то плоховато мне.- Так это оттого, что рядом с тобой маг идёт.- Ты что опять за старое взялся? А..
После череды загадочных событий четырнадцатилетний Глеб попадает во Внутренний мир — место, где до сих пор существует магия, а наделенные сверхчеловеческой силой рыцари бороздят просторы королевств. Появление гостя не проходит незамеченным: мальчика принимают за посредника — легендарного посланника, отвечающего за связь между мирами. Со времен последнего посредника минуло более тысячи лет, и Глеб — первый человек, которому удалось попасть во Внутренний мир. И все бы ничего, вот только по преданию, посредник еще и наделен огромной магической силой… Так ли прост главный герой? Проснутся ли в подростке приписываемые ему магические навыки, и что он будет делать, когда окажется втянут в придворные и межгосударственные разборки? В любом случае, нужно торопиться — враги не сидят на месте, а между королевствами бушует беспощадная война, грозящая уничтожить все сущее, и лишь авторитету посредника и его силе по плечу остановить неумолимо надвигающуюся катастрофу.
Молодой человек бросает свою размеренную жизнь и уезжает в другой город, чтобы начать новую жизнь. Он хочет осуществить свою мечту - стать писателем. Однако мир дарит ему больше, чем просто возможность стать кем-то.
На мирную деревню, расположенную на окраине княжества, совершают набег дикари под предводительством страшной женщины-колдуньи. Они убивают всех взрослых, угоняют детей, но зачем-то оставляют в живых молодёжь. Оказавшаяся в числе выживших девушка по имени Ула решает пуститься в погоню, чтобы вызволить из плена младшего брата. На пути её ждёт множество смертельных опасностей и лишений. Но дух её твёрд как никогда, и значит, она пойдёт до самого конца. А если потребуется, то и дальше.
Каково это быть длинноухим нелюдем в империи людей? Не знаешь? Это довольно просто. Стань достойным своего прозвища. Будь жестоким и циничным! Стань эгоистом, который никому не доверяет и делает все для своей выгоды! Тяжело? Сложно? Придется измениться, если не хочешь бездарно погибнуть! Каково это быть длинноухим нелюдем в государстве орков? Не знаешь? Я тоже. Давай узнаем об этом вместе…
Юноша, с самой окраины Империи, потерявший всех в кровавой волне орочьего набега, но чудом выживший сам. Молодой наемник, ставший побратимом однорукого гнома и эльфа, проклятого своими сородичами. Барон — владетель обезлюдевших земель, заполненных болью, ужасом и тьмой. Неужели все это об одном человеке? И его история только начинается…
Я странный? Да ладно, это из-за ушей, что ли? Ну подумаешь, острые и длинные, у эльфов вон такие же. Нет. Я не эльф. Кто? Не знаю. Но все зовут меня Нелюдь.
Если вам не везёт ни в труде, ни в личной жизни, да настолько, что даже перемещение в иной мир ничего не может исправить, — это плохо. Если завистливым соперницам показалось недостаточным наложить на вас проклятие и они прилагают все усилия, чтобы отправить вас в пасть дракона, — это ещё хуже. Если друг ничем не может вам помочь и, более того, сам вот-вот потеряет корону по милости доверчивого дядюшки — это совсем плохо. Но если в ваш дом однажды занесёт отставного убийцу, которому по пятницам снятся малознакомые покойники, — это может оказаться к лучшему…