Лучшее за год XXV/II. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - [16]

В конце концов меня выбросило на берега Индии. Возвращение принесло мне облегчение: меня утешал мелкий, но несомненный факт, что я внешне не отличаюсь от окружающих. Я знал, что сходство иллюзорно, но у меня становилось немного легче на душе.

Я нашел работу преподавателя в колледже Южного Дели. Медлительное вращение вентиляторов под потолком, лень разомлевших от жары студентов, холодный поток воздуха из кондиционера в компьютерном зале — каким–то образом все это переносило меня в дни моего студенчества, когда я был молод, беззаботен и Джанани еще не ушла из моей жизни. Я прибегал к своему, пусть несовершенному, искусству плетения умов, чтобы улаживать ссоры, помогать студентам понять друг друга.

Это приносило некоторое удовлетворение, но в конце рабочего дня я возвращался в свою двухкомнатную квартирку, где меня встречало знакомое отчаяние. Временами мне хотелось покончить с собой, но та же инертность, которая не давала мне жить полной жизнью, удерживала меня и от самоубийства. Потом я встретил Бинодини.

Ее разум был крепким, сильным и красивым. Его потоки и трансформации были плавными и точными, как у танцовщицы, исполняющей знакомый танец. Правда, она не чувствовала, как мой разум исследует ее сознание, но и мне трудно было вторгаться в его ландшафт, чтобы свести в метасознание с другими. Ее ум был дисциплинированным и, хотя ничуть не походил на высокогорную тишину ума солитона, действовал на меня слабее, но похоже, приносил умиротворение и покой. Внешне это была женщина средних лет с седеющими волосами, которые она небрежно закручивала в узел на затылке, со спокойным лицом и большими сочувствующими глазами, замечавшими многое.

Она преподавала социологию. Я заметил ее на факультетском собрании, и мне понравился облик ее разума; однажды, когда я праздно гонял чашку чая по грязноватому деревянному столику в кафе, она попросила разрешения подсесть ко мне. Оказалось, она разведена, живет одна, детей нет. Она проводила исследование групп, веривших в сверхъестественные явления, включая НЛО.

— А вы сами верите в пришельцев? — спросил я, надеясь, что это прозвучит как шутка.

Она улыбнулась.

— За время исследований я сталкивалась с феноменами, которых не могу объяснить. Поэтому я воздерживаюсь от окончательных суждений. — Она взглянула на меня поверх чашки с чаем. — Что–то подсказывает мне, что ваш вопрос задан неспроста. Вы тоже сталкивались с необъяснимыми явлениями?

Я не был готов к ответу, но мне принесла неизмеримое облегчение мысль, что я, может быть, нашел человека, которому могу довериться.

Ей нелегко жилось. Она не стремилась к связям, и ей приходилось отбиваться от мужчин, которые не могли этого понять. Ее окружала сдерживаемая ярость; отвага и любопытство привязывали ее к жизни. Она развела за домом маленький садик, где выращивала красный редис, и бринджал,[21] и симла мирч.[22]

Я как сейчас помню яркие кругляши свежего редиса в голубой керамической миске на кухонном столе, хруст редисин под ее крепкими белыми зубами. Она каждый день по часу занималась йогой.

— Без йоги я бы погибла, — сказала она мне. — Дисциплинирует ум.

Она проницательно взглянула на меня.

— И помогает, если вы в трауре.

Тогда я рассказал ей. В то утро занятия отменили из–за каких–то беспорядков в городе, и она пригласила меня к себе домой.

Она хорошо слушала. Не уверен, что она поверила мне с первого раза, но и не отказалась верить. История даже для моего слуха звучала дико, но ее сочувствие было подлинным, без снисходительности.

Позже я показал ей свои вещи: осколки керамики — предположительно, остатки моего корабля, снимки, письма Джанани. Она осмотрела все с научным интересом, к которому примешивалось детское любопытство. Потом она подняла на меня блестящие глаза и обняла меня.

— Отведи меня к вашему лидеру, — сказал я, чтобы скрыть слезы, и мы невольно рассмеялись.

С тех пор мы много времени проводили вместе. Ходили в кино, смотрели плохую научную фантастику. Сидели в кафе и разговаривали. Я чувствовал, что она удерживается от сближения со мной, и поначалу это меня нервировало. Но я понимал, что, как ни полегчало у меня на сердце от нашей дружбы, отчаяние оставалось в нем. Прошлое преследовало меня, и она это знала.

— Ты ведь понимаешь, что тебе придется его найти? — сказала она, когда мы выходили из кино.

Толпа текла к выходу, под ногами у меня хрустел попкорн. Девочка–подросток вопила что–то в свой мобильник, откуда–то пахло хенной. Мужчина в проходе посмотрел на меня и улыбнулся: наверно, перепутал с кем–то. Под моим взглядом он изменился в лице.

Снаружи, под нимами, было темно и тихо. Земля после вчерашнего дождя пахла влагой. Свет городских огней и смог в тот вечер слегка затмевали звезды. Я привычно поискал глазами свое родное солнце, но созвездие Саптариши терялось в дымке.

— Кого мне придется найти? — спросил я, хотя и знал, о ком она говорит.

— Рахула Може.

Его имя, не называвшееся так давно, ударило меня словно током. Мое призрачное «я» восстало во мне, словно только и ожидало звука этого имени. Меня подхватил гигантский вал тоски и страха.

Бинодини еще несколько дней убеждала меня, и наконец я поддался. Ведь она повторяла лишь то, что говорил мне мой собственный разум: не знать мне покоя в жизни, пока я не встречусь с Рахулом Може, не получу ответов на вопросы, донимавшие меня полжизни. А уж тогда мне придется принимать решение.