Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм - [190]

Старая беззубая карга со злыми косыми глазами, ухаживавшая за Батлером, спросила:

— Мама умерла?

Старуха осторожно приложила к губам Батлера длинную тонкую трубку и подождала, пока он затянется. В мою сторону она бросила очередной злобный взгляд и ничего мне не предложила.

Наконец Батлер произнес:

— Из вас бы вышел замечательный тамплиер.

— За исключением того пустякового факта, что я считаю христианство кучей дерьма. Ну, да я мог бы крошить сарацинов просто так, шутки ради да из выгоды.

— Вы опоздали на несколько веков. Этакий современный крестоносец. К тому же образованный, смею предположить?

— Гарвард, да будет вам известно. — Чтобы усугубить иронию, я произнес «Гах-вахд».

— Недешевый университет. Однако, Пинкертон, тсссс, тсссс. Папа, несомненно, был пристыжен и безутешен.

— Папа Коениг был раздосадован. Один из самых блестящих адвокатов Нью-Йорка… Он назвал меня неблагодарным бунтарем и отрекся от меня. Эй, да я обнаружил, что человека легче пристрелить, чем перевоспитать!

— И теперь вы пришли, чтобы пристрелить бедного Рубена Хикса.

— Рубен Хикс — вор, убийца и каннибал. Было бы весьма благоразумно прикончить его, если получится.

— Каннибал — это тот, кто питается представителями собственного вида.

— Что, разве Рубен не считается представителем человечества? — уточнил я.

— Это зависит от вашего определения человека, мистер Коениг, — с улыбкой проговорил Батлер. От улыбки его лицо перекосилось и стало еще более отвратительным. — Если он ходит на двух ногах и носит пиджак с галстуком, значит, он человек? Или если знает, как сказать «пожалуйста» и «спасибо»?

— Сдается мне, что наш разговор зашел не туда. В городе о вас много говорят. А в публичном доме вы просто легенда.

— Герой-пейзанин, так?

— Скорее, разжалованный дворянин. Не могу понять, что вы здесь делаете. Чтобы опуститься, могли бы найти место и получше.

— Я приехал в Пурдон давным-давно. Приплыл из Лондона, где весьма успешно подвизался в антропологии, когда меня исключили из медицинского университета. Уж очень я брезглив.

Занимался физикой и астрономией, но примитивная культура всегда была моей страстью. Ритуалы, первобытная энергия.

— Здесь примитивной культуры в избытке.

— Несомненно.

— Мама умерла? — опять пробормотала карга, размахивая трубкой.

Батлер вновь затянулся. Его бесцветные глаза стали ярче, и, когда он заговорил, его слова звучали более взвешенно.

— Я следил за вашими успехами. Вы умны, изобретательны, упорны. Боюсь, Рубен проглотит вас живьем, но если кто-то и может прекратить его злодеяния, то это вы.

— Свинец обычно отрезвляет людей. Странно слышать рассуждения о зле из уст столь порочного оккультиста, как вы. Думаю, вы непосредственно заинтересованы в этом преследовании. Должно быть, он задел ваше самолюбие или что-то в этом роде.

— Поскольку я знаю, что он собирается использовать меня для жертвоприношения крови, то я чрезвычайно заинтересован.

— А вы когда-нибудь думали о том, чтобы уехать отсюда?

— Невозможно.

— Почему невозможно?

— Гравитация, мистер Коениг. — Батлер затянулся еще раз и произнес: — К тому же я — беспечный хозяин. Хотите тоже покурить?

— Благодарю, нет.

— Завязавший наркоман. Какая редкость!

— Соглашусь на выпивку. Откуда вы знаете Хикса? — спросил я.

— Нас познакомили в семьдесят восьмом году. Тогда я был в Филадельфии и с коллегами из университета пошел в цирк. После шоу я случайно встретил несколько циркачей, и среди них был Рубен. Мы зашли в крошечное кафе — декадентский уголок беспутного Парижа. Мы с Рубеном разговорились и обнаружили между собой немало общего. Я был поражен широтой его кругозора и, должен признаться, весьма скандальным характером многих его приключений. За провинциальной внешностью оказалась крайне развитая личность. Я был заинтригован. И поражен.

— А я думал, что Хикс — дамский угодник.

— Рубен — человек широких взглядов. Мы пошли ко мне домой… После… после того как мы претворили в жизнь тягу друг к другу, он сказал, что хочет показать мне то, что изменит мою жизнь. Нечто поразительное.

— Продолжайте.

— Мы ели грибы. Какого-то неведомого вида: Рубен своровал их у Барнума, а П. Т. приобрел их у того чудаковатого парня, который занимался импортом из Африки. Меня посетила галлюцинация, в которой Рубен заставил открыться окно в стене спальни, и это был космический портал. Весьма пугающее ощущение! В каких-то дюймах от моего носа сияли миллионы звезд и вся колоссальная галактика в форме колокола, наполненная космической пылью и взрывающимися газами. Увидел бы это Коперник — с ума бы сошел. То был фокус, сценическая магия. Из разряда того, чему он мог научиться у своих соратников-циркачей. Он спросил, что я видел, и я рассказал. Его лицо… что-то было не то. Слишком суровое, слишком холодное. На долю секунды мне показалось, что он надел искусно сделанную маску, и я ужаснулся. А его рот… Почти тотчас это выражение лица растаяло, и Рубен вновь стал самим собой. Но я-то его уже видел. И, к сожалению, тяга к Рубену после этого только усилилась. Позже, когда он вновь показал мне трюк с порталом, на этот раз уже без всяких галлюциногенов, я понял, что он не просто циркач. Он — сверхчеловек, он развился в высшего представителя вида. Не слишком полный анализ, но, по крайней мере, частично верный.