Лучшее прощение — месть - [13]

— Не волнуйтесь, синьора. С ним тоже все в порядке, он только потерял сознание. Пока нет врача, его приводит в чувство мой помощник. Врач будет с минуты на минуту. Когда это все случилось?

— Точно сказать не могу, но когда они сюда ворвались, было что-то около одиннадцати, потому что я уже выключила телевизор и собиралась лечь спать. Муж и дядя разговаривали в кабинете. Вдруг я услышала лай собак. Внезапно лай прекратился, и тут они вошли…

В соседнем кабинете старый Рубироза с трудом приходил в себя.

— Я комиссар Ришоттани. Скоро сюда прибудет криминальная полиция, чтобы снять возможные отпечатки, должен подъехать врач, чтобы…

— Что с мальчиком? — в крайнем возбуждении перебил его Рубироза и, пошатываясь, сделал несколько шагов к спальне невестки.

Как раз в этот момент синьора Аннализа с сыном появились в коридоре. Как только старик их увидел, он сразу же успокоился.

— Как ты себя чувствуешь, дядюшка? — заботливо спросила Аннализа. Комиссару совсем не понравилась ее манера говорить. Чувствовалось что-то манерное, неискреннее и снобистское, совершенно не вязавшееся с ее внешностью уборщицы. Лицемерный светский тон, который никак не вязался с обстоятельствами и не подходил женщине, которая комиссару виделась скорее в фартуке кухарки, а не в вечернем туалете. Но его восхитила эта холодная сдержанность, достойная опытной актрисы.

Тем временем приехал врач и прошел к Аннализе. Самуэль Рубироза остался один на один с комиссаром. Казалось, его нисколько не удивило и не слишком озаботило исчезновение родственника. Он говорил и говорил, как будто исповедовался во многих грехах, изливая душу и постоянно обращая свои подозрения на племянника Франческо. Чувствовалось, что он его от души ненавидит. В то время Франческо был уже известным антикваром. Знали его и за рубежом. Естественно все это вызывало ревность старика Рубирозы, который был известен только узкому кругу специалистов собственной страны. Во всем, по его мнению, виноват был Франческо.

— Видите ли, комиссар, это может показаться вам абсурдом, но даже в сегодняшнем похищении я чувствую руку моего племянника Франческо, да покарает его Бог, если есть на свете справедливость выше земной. Я взял его в свой дом, когда совсем мальчишкой он потерял отца, воспитал и любил как сына. Я передал ему все свои знания и открыл фамильные тайны, которые из поколения в поколение веками передавались от отца к сыну. Свои знания я отдавал ему с отцовской щедростью, а в нашей семье знания — это власть и деньги. И когда он вырос, я стал надеяться на него, я поверил в него, как отец верит в сына, который никогда его не предаст. Должен признать, к сожалению, что Диего с неба звезд не хватает. Франческо же… он больше походил на меня, больше был моим сыном. Я видел в нем человека, способного достичь огромных высот (я ведь тоже сначала объехал Пьемонт на телеге и не сразу пересел в карету). Я думал, что он сможет твердо держать в руках скипетр семейства Рубироза и вывести нашу династию на международный рынок.

Комиссар Ришоттани смотрел на возбужденного Рубирозу, слушал его рассказ и все время спрашивал себя, как это старику удается так долго исповедоваться и не разу не взглянуть ему в глаза, Маленький, коренастый, с брюшком типичного коммендаторе, почти лысый, с прямым, чуть приплюснутым носом и почти белыми густыми усами, он напоминал человека, который пришел за отпущением грехов, а опущенные долу очи должны были свидетельствовать о смирении перед исповедником. Хотя, возможно, это было просто от врожденной робости. Или от лицемерия.

«Робость», — решил комиссар и успокоился. Он испытывал невольную симпатию к этому человеку в желтых широких штанах на широких подтяжках, которые то и дело выглядывали из-под пиджака в то время, как он возбужденно продолжал изливать свою ненависть. Он живо напоминал комиссару кого-нибудь из классических литературных или театральных персонажей.

— Я не уверен, — не уставал повторять Рубироза, — что в этом похищении не обошлось без моего племянника.

— Что заставляет вас думать, будто ваш племянник, богатый и солидный антиквар, пользующийся международной известностью, заинтересован в подобном похищении?

— То, что он всех нас ненавидит, всех нас ревнует, то, что он жаден и хочет стать единственным Рубирозой, который будет господствовать в мире искусства. Никто не знает его лучше меня, никому лучше меня не известны его чудовищные амбиции, из-за которых он может пойти на любое преступление. У меня нет доказательств, но Франческо, от которого я отрекаюсь и которого проклинаю, — это вор, сделавший карьеру на крови Рубироза.

— Если все обстоит именно так, то почему вы не обратились в соответствующие органы?

— Да, да, все именно так и обстоит, — резко прервал его Рубироза, удивленный и возмущенный тем, что кто-то посмел усомниться в его словах. — Почему не обратился? — вновь удивился он. — Да потому, что наша семья за всю свою историю, ни соринки из дома не вынесла, — закончил он с гордостью.

— К сожалению, чувства к делу не подошьешь, но мне кажется, что такой человек, как ваш племянник, вряд ли стал бы себя компрометировать подобным образом.