Лучшее прощение — месть - [121]

Странно, но его собственная жажда мести стала казаться ему даже более простительной, чем раньше. Может быть, она была еще слишком свежа, и он пока не был в состоянии предусмотреть ее далеких последствий.

Он сравнивал себя с Франческо, и было что-то тревожно-неуловимое в этом сравнении.

Раввин нарушил молчание первым:

— Есть ли у вас еще какие-нибудь вопросы, господин комиссар?

— У меня их столько, что я даже не знаю, с чего начать, — встрепенулся Армандо. — Начнем с самого очевидного. Я постоянно спрашивал себя, куда же девался Рембрандт и сейчас, кажется, начинаю понимать. Чтобы окончательно запутать дело, Франческо везет его в Париж в том самом грубом черном чемодане, который вызвал такое удивление у персонала отеля «Риц». После самоубийства чемодан оказался пуст. А между тем, носильщик уверял, что в чемодане явно что-то было, когда он нес его в 35-й номер.

Между прочим, это обстоятельство тоже заставляло нас подозревать, что речь идет об убийстве, представленном как самоубийство.

— Да, конечно, в его планы входило именно запутать следствие. Что же до Рембрандта, то Франческо серьезно рисковал, везя его с собой в Париж. Здесь его план дал осечку. Но дело в том, что у него не было выбора.

Говорят, что пьяных Бог бережет. По-моему, он бережет и мстителей. Что вы думаете по этому поводу, господин комиссар? — спросил раввин с легкой насмешкой, глядя прямо в глаза Армандо. — Ведь Франческо полагал, что все это лишь справедливое возмездие. И вот Бог хранит его, когда с огромным черным чемоданом он проходит таможню аэропорта «Шарль де Голль» и едет в отель «Риц», где должен совершиться последний акт его трагической судьбы.

Он преодолевает свои терзания, открывает чемодан, достает узел и бросает его в огонь.

Брокар заметил потом кучу пепла в камине, но он далек от подозрения, что это и есть остатки шедевра Рембрандта. Правда, он подумает вскоре об экспертизе, но будет поздно: номер уже приведен в порядок, камин вычищен. И даже если экспертиза была бы сделана своевременно, не думаю, что вывод о сгоревшем куске холста навел бы вас на мысль о уничтожении одного из величайших шедевров живописи: обычному здравому смыслу претит идея разрушения произведений искусства. Вам, скорее, пришло бы в голову, что таким образом пытались уничтожить какую-нибудь запачканную кровью одежду. Это вполне естественно для полицейских.

Так и получилось, что исчезновение Рембрандта и подозрительные детали самоубийства все дальше уводили вас с верной дороги.

Конечно, тут сыграл важную роль случай. Обычно случай роковым образом вмешивается в идеально задуманное преступление, но здесь все сложилось иначе.

— Если все было так рискованно, почему бы не уничтожить картину сразу? — настойчиво спросил Армандо. — В конце концов, исполосовав ее ножом и вынув холст из рамы, он мог бы оставить ее в соседней комнате, рядом с другим шедевром, израильского происхождения. С тем самым взрывным устройством. Картина бы сгорела, а Франческо избежал бы риска на таможне.

— Видно старый Самуэль не объяснил вам, дорогой мой комиссар, в чем состоит особенность людей, занимающихся антиквариатом.

— Что вы имеете в виду?

— Постараюсь вкратце объяснить вам это. Торговцы произведениями искусства делятся в основном на две категории. Первая — это коммерсанты вроде меня и Самуэля, вторые — настоящие антиквары, как Франческо.

Вы спросите, в чем разница? И те и другие занимаются антиквариатом, продают и покупают. А между тем разница между ними огромная, хотя и не лежит на поверхности.

Коммерсант готов продать любую вещь, независимо от ее художественной ценности, стиля, исторического значения, лишь бы сделка оказалась выгодной. Элитарность произведения искусства для него дело десятое.

Вот Самуэль как раз и был таким коммерсантом, хотя и претендовал на звание антиквара. В своей среде ему даже удалось создать себе, совершенно незаслуженно, хорошую репутацию.

Настоящий антиквар, конечно, тоже должен быть коммерсантом. Но вы никогда не найдете среди его товара какую-либо вещь, не соответствующую названию предмета искусства. И, кроме того, это всегда будет вещь определенного уровня.

В душе настоящий антиквар обязательно коллекционер. Он торгует предметами искусства потому, что у него не хватает средств, чтобы приобретать их для себя. Он любит все, что покупает, и прежде чем расстаться с какой-либо вещью, тщательно ее изучает, его интересует ее происхождение, художественная ценность, уникальность.

Теперь представьте себе, что должен был испытывать Франческо, решаясь на сожжение такого шедевра, чтобы оградить имя своих детей от возможных подозрений. Психологический барьер препятствует выбору наиболее легкого пути. Как раз того, о котором вы говорите. Шелудивая так или иначе была обречена. Но вот с Рембрандтом он никак не мог решиться на последний шаг. Вы ведь помните, что он пишет: «Это было неописуемое страдание».

Он, наверное, сначала хотел попробовать спрятать его в каком-нибудь надежном швейцарском хранилище, оговорив его передачу своим потомкам через два-три поколения. Или просто откладывал, тянул время, в надежде найти какое-нибудь решение и сохранить картину. Пусть вас не возмущает этот кажущийся цинизм.