Лучшее лето в её жизни - [50]

Пока инспектор чистил зубы, Мария Ампару готовила ему с собой бутерброды. Бутерброды она тоже заворачивала в обрывки джутовой дорожки. Когда Витор Обадия в одиннадцать часов перекусывал бутербродом, кусочки джута скрипели у него на зубах.

* * *

Мария Ампару никогда не была разговорчивой, а со временем и вовсе замолчала. Она целыми днями сидела в кресле и вышивала ковры. Полицейский инспектор Витор Обадия чувствовал себя неуютно.

– Может, я тебя стесняю? – спрашивал он. – Может, ты хочешь, чтобы я ушел?

Мария Ампару качала головой. Нет, вышивала она красным по серому джуту, нет, нет, нет, не уходите, с вами так хорошо вышивается.

* * *

Однажды полицейский инспектор Витор Обадия забыл дома бутерброды, а выйти пообедать не успел. С дороги он позвонил Марии Ампару, чтобы спросить, не хочет ли она вечером пойти с ним в ресторан. Мария Ампару взяла трубку, но ничего в нее не сказала. Витор Обадия закрыл глаза и представил, как она сидит, зажав трубку между ухом и плечом, и вышивает.

– Если хочешь пойти со мной в ресторан, – сказал он, – помолчи один раз. Если не хочешь – помолчи два раза.

Мария Ампару помолчала два раза.

– Я ужасно голодный, – сказал полицейский инспектор. – У нас разве есть дома еда?

Мария Ампару помолчала один раз.

– Тогда я еду, – сказал полицейский инспектор и повесил трубку.

Когда он приехал домой, на кухонном столе лежали джутовые квадратики. На одном было вышито: «Суп „Жулиана“ с овощами». На другом: «Бифштекс в сливочном соусе с грибами и яйцом».

Мария Ампару сидела в кресле и спешно вышивала на последнем квадратике «манговый мусс».

– Я так больше не могу! – Полицейский инспектор стукнул кулаком по столу и смахнул на пол квадратик с супом «Жулиана». – Я ухожу! Насовсем!

– Ты разлил суп, – всхлипнула Мария Ампару и кинула в инспектора квадратиком с недовышитым манговым муссом.

* * *

– Вышивала и вышивала, – сказал Витор Обадия, доедая третью порцию тушеной баранины, – и вышивала, и вышивала, и вышивала, и вышивала. И вышивала.

– Заткнись, инспектор, – прорычала кузина Мафалда. Два дня назад она бросила курить и была в отвратительном настроении. – Лучше съешь что-нибудь!

* * *

Мария Ампару взяла самые большие ножницы, которые у нее были, и стала резать свои ковры на мелкие кусочки. Вначале порезала весь вышитый ужин. Потом – записки, которые вышивала для полицейского инспектора. Потом взялась за длинную джутовую дорожку – четыре на два метра. Отрезала кусочек. Всхлипнула. Отшвырнула от себя ножницы, схватила иглу, нитки и принялась вышивать ковер «Полицейский инспектор Витор Обадия уходит от меня насовсем».

Доротея

Доротея даже в жару носила блузки с длинными рукавами.

По утрам она приходила на пляж, снимала юбку и сандалии, клала на песок крошечное оранжевое полотенце и садилась на него очень прямо, вытянув длинные золотистые ноги. Время от времени Доротея поднималась с полотенца, заходила в океан по щиколотку и стояла неподвижно, а какие-то крошечные полупрозрачные рыбки щекотно пощипывали ее за пятки.

– Вам ведь, поди, жарко в рубашке, – посочувствовал полицейский инспектор Витор Обадия. Сам он был в длинных купальных трусах, синих с красной полосой на левой штанине, и ему было очень жарко.

– Я обгораю, – сказала Доротея и переступила с ноги на ногу. Полупрозрачные рыбки бросились было врассыпную, но Доротея больше не шевелилась, и они вернулись. – Рыжие вообще быстро обгорают, а я прям совсем… как спичка.

– А ноги? – спросил полицейский инспектор Витор Обадия. – Ноги у рыжих не обгорают?

– Меня зовут Доротея, – сказала Доротея и улыбнулась. Она действительно была рыжая, очень рыжая, и от улыбки на рыжих щеках расцветали абсолютно рыжие ямочки.

– И так всегда, – жаловался полицейский инспектор Витор Обадия кузине Мафалде. – Я у нее что-нибудь спрошу, а она раз! – и меняет тему.

– А ты не спрашивай, – говорила кузина Мафалда, подливая себе кофе из огромной кофеварки. Нигде больше полицейский инспектор не видел кофеварок таких чудовищных размеров. – Ты же не на допросе! Захочет – сама расскажет.

Жить с Доротеей оказалось удивительно приятно, но немного странно.

– Что ты хочешь на завтрак? – спрашивала она по утрам. – Омлет или хлопья?

– Тоффы ф фыом, – отвечал полицейский инспектор. Он чистил зубы, и на грудь ему капала пахнущая ментолом пена.

– Тосты с сыром, – повторяла Доротея и принималась резать хлеб.

– А ты что будешь? – спрашивал полицейский инспектор, выходя из ванной в одних трусах.

– У нас закончился сыр, – говорила Доротея. – Ты купишь, или я куплю?

Однажды в августе полицейский инспектор Витор Обадия вошел в ванную, снимая на ходу пропотевшую форменную рубашку. Доротея принимала душ.

– Дай мне, пожалуйста, полотенце и отвернись, – попросила она, протягивая руку из-за пластиковой занавески.

Полицейский инспектор снял полотенце с крючка и сунул его Доротее, но не отвернулся, а уставился на рыжее предплечье. На усыпанной веснушками коже были вытатуированы имена.

В основном женские, хотя инспектор успел заметить и пару мужских. Они были расположены в столбик и шли от запястья до локтя. Прямо у локтя изящным почерком с завитушками было написано: «Доротея». Кожа вокруг «Доротеи» казалась припухшей и красноватой, как будто татуировка была сделана недавно.