Лучшее - [40]

Киваю.

— Мы с ним вчера говорили о тебе.

— Обо мне? — удивляюсь.

— Ну, я вообще-то по-норвежски понимаю не все, а он не очень по-шведски… Но как я понял, у них там тоже есть свой призрак. И он не такой, как ты.

— Дааа? — протягиваю я. — Как интересно.

На самом деле, все, что я в принципе знаю о призраках, — как и многие другие вещи — я знаю от Йоэла. Это ведь именно он когда-то поприветствовал меня, бредущего по Остермальму с опущенной головой, окриком: «Эй, парень!» — а потом осторожным: «Ты что… тень?» Йоэл потом объяснил, что долго не мог решить, какое из определений считается наиболее вежливым. Такому не учат в школе. А я, кажется, и вовсе не обратил внимания на это обращение.

Тогда прошло всего-то полгода с моей смерти. Наверное, я обрадовался бы и откровенному оскорблению.

— Да, — важно кивает Йоэл. — Понимаешь… Тот парень знает все о себе. Имя, фамилию, возраст. Ну, всю биографию. Он помнит даже, как умер. И у него остались друзья. И девушка. Она даже начала выходить из виртуальности, чтобы видеться с ним. Он вроде как просит ее забыть и найти другого, но она… Ну, это неинтересно.

Если бы Йоэл был девочкой, наверное, именно это стало бы для него самой захватывающей деталью. Я откровенно улыбаюсь, потому что знаю: под кепкой совершенно незаметно.

— Интересно другое. Почему не помнишь ты.

Я пожимаю плечами. Мы говорили об этом, наверное, десятки, если не сотни раз.

Первое, что я помню в принципе, — это удар. Пинок, с которым МакДоналдсовская система безопасности выбрасывает меня прочь. Полет, совсем неощутимое почему-то падение на мостовую. Головокружение. Несколько минут я сижу на земле; после этого, будто робот, снова подхожу к дверям. Воздух сгущается внезапно, и я опять отлетаю прочь. Я все еще не понимаю. Я еще с полчаса ничего не понимаю, а потом…

Потом через меня пролетает птица. Очередная чертова чайка. А я не ощущаю при этом ничего.

Вот так. Вот и весь мой багаж воспоминаний. Как у трехлетнего ребенка. И ни один справочник Йоэла ни капельки не помогает.

— Может, у меня была амнезия? — предполагаю я. — Несчастный случай, травма головы. Я лежал в коме, а тело не спасли?

Мой маленький друг с сомнением качает головой.

Тут много неувязок, я знаю и сам. Мы уже обсуждали это с Йоэлом. Мы обсуждали с ним почти все возможности. И я уверен: если он до сих пор не нашел ответа, его не нашел бы никто.

— Я подумаю, — говорит мой друг. — На выходных схожу в библиотеку.

Иногда мне кажется, что Йоэл читает книги исключительно для того, чтобы рассказать о них мне. Этот мальчик — просто ходячая энциклопедия, которую я радостно впитываю в себя. И я могу быть уверен, что в среду Йоэл расскажет мне что-то интересное. Мой маленький друг никогда еще меня не подводил.

Потом я возвращаюсь на Гамластан. Там, на набережной, есть один лоток с хот-догами — не единственный, но особенный. За ним работает Аннели.

Аннели — негритянка лет тридцати пяти-сорока на вид. Ее родители были иммигрантами, но дочери дали уже шведское имя. Аннели всю жизнь прожила в Стокгольме и предпочла его пустые улицы всей виртуальности сразу.

На самом деле, ее здесь нет. Моя подруга — голограмма, почти как я. Одна из немногих голограмм, за которыми стоят живые люди, а не программы. Мало кто соглашается на такую работу, но Аннели, как я уже сказал, очень любит Стокгольм.

У моей подруги больше нет тела. Совсем недавно оно еще было, но после того, как в Аннели врезался грузовик, от моей подруги осталось не так уж много. Верхняя половина, если говорить точно. Голова Аннели тогда почти не пострадала, а вот ноги даже не смогли выковырять из смятого в лепешку велосипеда. Поддерживать жизнедеятельность этого обрывка выходило дорого, ремонтировать — еще дороже…

Поэтому теперь Аннели живет в чайнике. Ну, это она так шутит. Просто пластиковый контейнер, в котором хранится ее мозг, действительно цилиндрической формы, и в нем что-то плещется. Только проводов наружу торчит в несколько раз больше.

Аннели живет в чайнике, а на работу ходит ее проекция. Голограммой, подключенной к системе, быть намного лучше, чем призраком. Моя подруга может касаться некоторых предметов вроде своего лотка или продуктов — не по-настоящему, а просто отдавая сигналы автоматике, конечно, — и немного изменять внешность. Сегодня на Аннели ярко-красные сережки, а пружинки волос стянуты в тугой хвост на затылке. Она прекрасно выглядит.

— Добрый вечер, — говорит Аннели. — Желаешь хот-дог по-французски, по-американски, по-стокгольмски, братвурст, чоризо?

Я не знаю, прописано ли у моей подруги в контракте: приветствуй этой дурацкой фразой каждого — в любом случае, никто не уволит Аннели, если она ее не произнесет. Моя подруга прекрасно все понимает, поэтому вряд ли она обращается ко мне как к человеку от усердия. Просто ей кажется, что так будет правильно.

— Не сегодня, Аннели, — говорю я. — Не сегодня.

Она улыбается.

— Сегодня день Йоэла, не так ли?

Я люблю свою подругу за то, что она всегда помнит такие вещи.

— Да, — отвечаю я. — И Леннарта я тоже видел.

— Хороший день, хоть и прохладно.

Я смотрю на покачивающийся от порывистого ветра зонт над лотком Аннели. Поднимаю глаза на затянутое тучами небо.