Лучше подавать холодным - [17]

Трясучка смотрел, как волны грызли набережную, окатывая ледяными брызгами гнилые ялики у гнилых причалов. Он слушал скрип перлиней, злобное курлыканье морских птиц, ветер, стучащий незакреплёнными ставнями, ропот и возгласы окружающих его людей. Все они столпились здесь в надежде на шанс поработать, и ни в каком ином месте не было такого сборища печальных судеб. Немытые и неопрятные, в рваных лохмотьях и крайней нужде. Люди, готовые на всё. Другими словами, такие же как Трясучка. За исключением того, что они-то здесь родились. А он был настолько глуп, что сам такое выбрал.

Он вынул из внутреннего кармана чёртствую горбушку, бережно, как скряга распечатывает свои запасы. Отщипнул чуть-чуть с краешку, собираясь не упустить насладиться каждой её крошкой. Затем он заметил, что ближайший к нему человек уставился на него и облизывает свои бледные губы. Плечи Трясучки резко обвисли. Он разломил хлеб и передал.

— Спасибо, друг, — жадно глотая хлеб, ответил тот.

— Не вопрос, — ответил Трясучка, хотя за эту горбушку ему пришлось несколько часов рубить дрова. Фактически целая куча весьма болезненных вопросов. Теперь и все остальные смотрели на него большими грустными глазами, как щенята, которых забыли покормить. Он всплеснул руками. — Если б у меня был хлеб для каждого, то с хуя бы мне здесь околачиваться?

Ворча, они отвернулись. Он шумно втянул холодную соплю и харкнул. Кроме кусочка чёрствого хлеба это было единственное, что с утра прошло сквозь его губы, и вдобавок не в том направлении. Он приехал сюда с карманом, полным серебром, с лицом, полным улыбок, и грудью, полной надежд на счастье. Десять недель в Стирии — и все три этих источника были испиты до зловонного дна.

Воссула говорил ему, что люди Талинса ласковы как ягнята, и гостеприимно встречают иноземцев. Его не встретили ничем кроме презрения, и полно народа шло на любую мерзость, чтобы освободить его от истощающегося кошелька. Здесь не на каждом углу дают второй шанс. Также как и на Севере.

Подошедшая шаланда принимала швартовы — рыбаки сновали по ней и рядом, тянули канаты и материли парусину. Трясучка почувствовал как оживились остальные доходяги, надеясь, что для кого-то из них может что-нибудь поменяться с работой. Он и сам ощутил в груди угрюмый проблеск надежды, однако подавил его и в ожидании встал на цыпочки, чтобы лучше видеть.

Рыба высыпалась из сетей на доски, сверкая серебром на бледном солнце. Рыбачить — хорошее, честное ремесло. Жизнь на просоленном морском просторе, где не говорят резких слов, где мужчины, плечом к плечу, наперекор ветру собирают сверкающие дары моря и всё такое. Благородное ремесло — а может это Трясучка так убеждал себя в озлобленности на вонь. Теперь любая работа, на которую бы его взяли, казалась вполне благородной.

Выцветший от непогоды как старый столб, человек спрыгнул с шаланды и важно выступил вперёд, излучая самомнение, и попрошайки отпихивали друг друга чтобы попасть ему на глаза. Капитан, предположил Трясучка.

— Нужно двое гребцов, — сказал тот, сдвигая назад потёртую фуражку и осматривая эти исполненные надежды и безнадёжности лица. — Ты, и ты.

Вряд ли стоило говорить, что Трясучка не был одним из них. Он вместе с остальными поник головой, глядя как счастливая парочка взбежала на судно вослед капитану. Один из них оказался той тварью, с которой Трясучка поделился хлебом. Даже не посмотрел в его сторону, не говоря о том, чтобы замолвить за него слово. Может то, что ты отдаёшь, а не то что ты получаешь взамен и делает тебя мужчиной, как говорил брат Трясучки, но получать что-то взамен здоровско помогает от голода.

— Насрать. — И он тронулся за ними, пробираясь между раскладывающими улов в бочонки и корзины рыбаками. Нацепив самую дружелюбную из усмешек, что только смог, он прошёл туда, где капитан хлопотал на палубе. — Хорошее у вас судно, — начал он, хотя, на его взгляд оно было мерзкой бадьёй говна.

— И?

— Вы бы не взяли меня на борт?

— Тебя? И чё ты знаешь о рыбах?

Трясучка набил руку в обращении с секирой, мечом, щитом и копьём. Был Названным. Тем, кто водил в атаку и держал оборону по всему Северу. Тем, кто получил несколько скверных ран и нанёс множество гораздо более худших. Но он настроился заниматься правильным, мирным ремеслом, поэтому цеплялся за своё, как утопающий за плывущую корягу.

— Я много рыбачил, когда был пацаном. На озере, вместе с отцом. — Камушки хрустят под его босыми ногами. Сверкающий свет на воде. Отцовская улыбка и улыбка брата.

Но капитан не предавался ностальгии. — На озере? Мы рыбачим в открытом море, парень.

— В морском промысле, надо сказать, у меня нет опыта.

— Тогда что-ж ты тратишь моё чёртово время? Да я могу набрать кучу подходящих стирийских рыбаков, лучших работников, каждый в море по дюжине лет. — Он махнул на обступивших док неприкаянных людей, выглядевших скорее так, будто они провели по дюжине лет в кружке с элем. — Зачем мне давать работу какому-то северянину-попрошайке?

— Я буду трудиться не покладая рук. У меня полоса невезенья, вот и всё. Мне просто нужен шанс.

— Как и всем нам, но я не расслышал, почему именно я должен его тебе дать?