Лучше не возвращаться - [29]

— И это все? — переспросил я, несколько удивившись.

— Нет, конечно. Мы оставим желудочный зонд, чтобы убедиться, что содержимое кишечника не движется в обратном направлении, как это было до операции — это называется рефлюкс. А поскольку мы не сможем давать ей ни воды, ни жидкости в течение еще двенадцати часов, придется оставить капельницу. Кроме того, будем продолжать вводить антибиотики, болеутоляющее и успокоительное и, конечно, надо следить за пульсом. А сегодня вечером, если все будет в порядке, удалим зонд и попробуем скормить ей немного сена.

Сено после всего, что произошло? Это все равно что в литературе — переход от возвышенного к комическому.

— А сколько еще вы ее здесь продержите? — поинтересовался я.

— Наверное, с неделю. Сами понимаете, подобный стресс может надолго выбить из колеи.

Кен говорил искренне и самозабвенно, как настоящий врач, которому небезразлична судьба пациента. Я прошел за ним в операционную, а оттуда — в вестибюль, где он снял все одноразовые принадлежности и бросил их в стоявший там мусорный контейнер. Мы со Скоттом сделали то же самое. Кен тут же пошел обратно, чтобы понаблюдать за своей пациенткой.

— Он ее не оставит, — сказал Скотт. — Он всегда сам следит за их пробуждением. Может, по чашечке кофе?

Он сходил в кабинет, вернулся с термосами, и втроем мы выпили их содержимое, наблюдая за кобылой. Постепенно она оживала. Сначала зашевелились голова и шея, потом — передние копыта. Вдруг она вскинулась и стала передними ногами на мягкую подстилку. Круп и задние копыта по-прежнему оставались без движения.

— Прекрасно, — сказал Кен. — Великолепно. А теперь давайте зайдем за перегородку.

Он первым сделал это и взял в руки веревку.

Еще минут десять лошадь не меняла положения, а потом, словно повинуясь врожденному инстинкту, встала на все четыре ноги. Затем неуверенно переступила и повела головой, натянув веревку. На мгновение показалось, что она сейчас упадет. Но, пошатнувшись, она все же удержалась на ногах. Я подумал, что у нее наверняка кружится голова и она не понимает, что с ней. Однако было видно, что ужасные боли уже не мучают ее.

Обращаясь ко мне, Кен сказал:

— Спасибо, — и потер глаза. — Вы поверили мне, не знаю почему.

Он передал Скотту веревку и оставил его наблюдать за кобылой, а меня пригласил в операционную.

— Я хочу кое на что взглянуть, — сказал он. — Не возражаете, если я и вам покажу?

— Конечно, нет.

Кен подошел к столу, на котором все еще стояли судки с использованными инструментами. В одном из них лежал бесформенный кусок скрученной живой ткани с выступающими концами обрезанной толстой кишки — зрелище, на мой взгляд, отвратительное.

— Вот то, что я удалил во время операции, — сказал Кен.

— Это?! Такую груду!

— М-да.

Я стоял, уставившись на судок.

— И что же это?

— Запутавшаяся часть кишечника. Но что-то здесь не так. Подождите — я схожу за перчатками и разберусь.

Он ушел и вскоре вернулся с чистыми перчатками. Потом с помощью специальной лопатки с большим трудом он ослабил ужасный узел, в котором одна петля кишки, как силок, затянулась вокруг другой, полностью блокировав проход пищи. Невероятно! Мне показалось, что в живых тканях запуталась белая прочная нить, наподобие нейлоновой. Кен расправил один из концов кишки, чтобы взглянуть на ее содержимое. И тут его лицо застыло от изумления.

— Вы только посмотрите, — сказал он, не веря своим глазам. Через руку Кена я заглянул в растянутое им отверстие и с еще большим изумлением увидел трехдюймовую иглу — толстую и прочную — из тех, какими вышивают ковры.

Кен, словно чулок, растянул кишку дальше, и мы оба увидели, что в иглу вдета нейлоновая нить. Игла, путешествуя по кишечнику, накрепко сшила его в прочный узел.

— Иногда это случается с кошками и собаками, — сказал Кен. — Они проглатывают швейные иглы, которые случайно падают на пол, и буквально сшивают себе внутренности. Но я никогда не сталкивался с подобным у лошадей. Наверное, потому, что в конюшнях никто не теряет иголок.

Кен завороженно смотрел на свое открытие.

— Я, пожалуй, не стану вынимать иглу. Она представляет больший интерес, оставаясь там, где есть.

Он замолчал, глубоко задумавшись.

— Это весьма любопытный случай. Я постараюсь сделать фотоснимки для нашей картотеки и, возможно, для медицинских журналов. Однако для этого мне нужно сохранить все в хорошем состоянии. Черт возьми, холодильник был в другом здании. Мы решили не тратиться на оборудование еще одной лаборатории здесь, в больнице. Да в этом и не было необходимости.

Я кивнул и сказал:

— А что, если вам забрать это домой?

— Я не поеду домой. После установки капельницы прилягу на койке в рентген-кабинете. Я иногда так делаю. А потом буду следить за монитором до приезда Белинды.

— За каким монитором?

— Надеюсь, с Божьей помощью, он все еще работает. Он соединен с монитором в основном здании.

Кен увидел, что я снова собираюсь задать вопрос, и опередил меня:

— В отсеке интенсивной терапии есть скрытая телекамера. Ближайший монитор установлен здесь, в кабинете. Еще один стоит, точнее, стоял в приемном отделении. Таким образом, чтобы следить за состоянием животного, нам не нужно было постоянно ходить туда-сюда.