Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - [7]

Вилаг закусил губу и снова сжал мою руку:

– Знаю, сестренка. Так мило, что ты волнуешься. Но я нужен Монархии. И я справлюсь, обещаю.

Засим он счел вопрос исчерпанным, а я решила не давить и не расстраивать брата. В конце концов, это его жизнь. Его выбор. Я не имела права их принижать. И расставаться на плохой ноте не хотела. Поболтав еще немного, мы встали, поцеловали друг друга в щеку и обнялись, а потом я смотрела, как Вилаг уходит.

Что толку от обещаний, данных им в нашу последнюю встречу, даже если верить в них всем сердцем? Вилага отправили на фронт спустя пару лун, сразу по окончании академии, даже без церемонии, потому что время было военное. А еще через шесть лун воодушевленных писем с передовой возле Полутеневых гор, в пылу битвы, что подарила Монархии еще одну победу над темной ордой, его убило копье кошмара, пронзившее грудь. В сравнении с тысячами кошмаров, павших от выстрелов наших ружей и пушек, потери Монархии были ничтожны. И все же мои родители потеряли сына, а я – брата.

Посмертно Вилаг получил рыцарство, к которому так стремился. Еще никогда я так не ненавидела себя за правоту.

* * *

Пока городские врачи помогали матери явить на свет Вилага, отец в предгорьях сопровождал первооткрывателей. Так и вижу его в доспехах, пахнущего разогретой сталью и холодным потом, что скопился под шлемом; из-за забрала почти ничего не видно, одна рука сжимает меч, другая – узловатые поводья и пылающий факел, конь готов понести. К спине для согрева привязана новенькая металлическая угольная камера, полная светящихся углей, отчего броня скрипит и щелкает, отдушина шипит, а отец едва удерживает равновесие, но хоть холод отступает. Крупицы замерзшей воды, словно пыль, сверкают в озаренном факелами воздухе, жалят глаза в прорези. Пальцы в перчатках, несмотря ни на что, немеют. Во мраке мелькают огоньки – то пламя отражается в знакомых нечеловеческих глазах врага, незримого среди теней, крадущегося рядом с караваном, точно сама тьма. И лишь отец и его люди стоят между кошмарами и первопроходцами с их лошадьми и вагончиками, прогибающимися под весом машин и толстых катушек проволоки и кабелей, которые принесут свет цивилизации в эти дикие края.

Как долго длилось это папино путешествие? Как скоро он вернулся живым и увидел жену и познакомился со своим первенцем, Вилагом, в теплой больничной палате под сиянием совершенно нового электрического света?

К моменту моего рождения оружейники уже изобрели портативные пушки и подкладку со встроенными полыми трубками, по которым бежит подогреваемая углями вода, позволяя наемникам и рыцарям дольше сохранять доспехи в тепле и глубже уходить в Вечер. А первопроходцы шагали следом и несли свои технологии к вершинам предгорий, кишащим кошмарами. Тогда отец завязал с походами и больше к ним не возвращался. У людей были новые инструменты, но война все равно усугубилась. А в заботе отца нуждались сын и дочь, и жена ждала его дома.

* * *

Стоя на Костяном Холме и наблюдая, как на фоне западного света полыхает погребальный костер Вилага, я размышляла, сольются ли искры, летящие в небеса от его сгорающего тела, со звездной пылью в эфире и устремятся ли к Солнцу, чтобы продлить его жизнь, или же это полный и необратимый конец. Бубнящий священник, казалось, был уверен в первом. Окруженная окаменелыми ребрами Зургейта, последнего из солнечных змеев и геральдических ангелов Монархии и Церкви (которые также называли его «драконом»), я, наверное, впервые усомнилась в отсутствии посмертия, хотя всю жизнь практиковала цинизм, столь привычный для моего поколения.

Я с тревогой думала: а вдруг Церковь права и из-за того, что Вилаг сотворил со мной в детстве, его жизненная пыль не найдет себе пристанища на Солнце, а отправится в бесконечный мрак космического забвения? Ведь я так и не простила его, как бы ни убеждала себя в обратном.

Как изменчив наш мир.

Солнце – лишь огромный шар горящего газа, пепел со временем осыпается, и мой погибший брат по-прежнему где-то во вселенной, потому что родители и я помним о нем. Точно так же я помню свое детство, всю жизнь, так пугавших нас кошмаров и ангелов-драконов, чье войско было уничтожено солнечной вспышкой прежде, чем мы смогли узреть их воочию.

* * *

Ветер снаружи завывает так громко, что можно легко представить, будто это песнь труб из замороженного города, населенного темной ордой. Даже за утепленными металлическими дверями и обогретыми туннелями подземных бункеров, из которых состоит пограничный лагерь После Дня, дыхание изо рта вырывается облачками и без двух толстых курток не согреться. Пока пишу, пальцы превращаются в сосульки. В атмосфере снаружи я бы очень быстро умерла, и все же вот она я… в стране кошмаров.

Где-то позади Полутеневых гор, которые мы пересекли в герметичном поезде, остался Город Длинных Теней. Я еще никогда не бывала так далеко за его пределами. Немногие бывали. Мы так обязаны всем тем, кто нашел кратчайший маршрут через горы, провел рельсы по самым глубоким впадинам, взорвал новые туннели, заложил основу для После Дня. Но дальше никто не пошел. Мы – я и другие члены экспедиционной группы из университета Святого Катареца – первые отправимся в Ночь. Опасное стремление, но я верю в нас, в сопровождающих меня отважных мужчин и женщин.