Лучшая зарубежная научная фантастика - [66]

Он трет глазенки крепкими кулачками и не отвечает. Мой сын — мальчик тихий и спокойный. На улице я натягиваю шапочку ему на уши. Мальчик идет между мной и сестрой, держа нас за руки.

На вершине холма нас встречают доктор Майклс и другие преподаватели из Стэнфорда. Они выражают соболезнования, и я с трудом держусь, чтобы не зарыдать. Майклс выглядит как после бессонной ночи. Я представляю ему сестру, они пожимают друг другу руки.

— Вы никогда не говорили, что у вас есть сестра, — замечает он.

Я лишь киваю. Майклс смотрит на мальчика и подергивает его за шапочку.

— Хочешь ко мне на руки? — спрашивает он.

— Да. — Голос у Шона тихий и хрипловатый после сна. Нормальный голос для мальчика его возраста. Майклс поднимает его, и голубые глаза ребенка снова закрываются.

Мы молча стоим на морозе. Провожающие собираются вокруг могилы.

— Мне до сих пор не верится, — говорил Майклс. Он чуть покачивается, машинально укачивая мальчика. Так поступает лишь мужчина, бывший отцом, хотя его дети уже выросли.

— У меня такое чувство, что я теперь совсем другой человек, — говорю я. — Только я еще не научилась быть ей.

Сестра крепко сжимает мою руку, и на этот раз я не выдерживаю. На морозе слезы обжигают щеки.

Священник прокашливается — он готов начать. Шум, доносящийся от протестующих, становится громче, то нарастая, то стихая — но на таком расстоянии я, к счастью, не могу разобрать слов.

* * *

Когда мир узнал о корейских детишках, он начал активно действовать. Гуманитарные группы хлынули в раздираемые войной районы, деньги перешли из рук в руки, и многие дети были усыновлены в других странах, создав новую всемирную диаспору. Все они были широкие в кости, с мускулистыми конечностями, обычно чуть ниже среднего роста, хотя из этого правила имелись и поразительные исключения.

Все они выглядели как члены одной семьи, и некоторые из них, несомненно, были еще более близкими родственниками. В конце концов, детей было намного больше, чем ископаемых образцов, из которых извлекли их ДНК. Дубликаты были неизбежны.

Судя по скудным данным, оставшимся от корейских ученых, источников ДНК у них имелось чуть более шестидесяти. У некоторых даже имелись названия. «Старик из Ла-Шапелье-о-Сентс», «Шанидар-4» и «Виндиджа». Был красивый и симметричный образец «Ла Феррасье». И даже «Амад I». Огромный «Амад I», ростом 180 сантиметров и объемом черепа 1740 кубических сантиметров — крупнейший из когда-либо найденных неандертальцев.

Техника и приемы, отработанные на собаках и мамонтах, легко сработали и применительно к роду Homo. Экстракция генетического материала, затем наработка нужного его количества методом ПЦР.[34] Потом искусственное оплодотворение платных суррогатных матерей. Процент успешных родов был высок, единственным осложнением стали частые кесаревы сечения. И один из фактов, который пришлось усвоить популярной культуре — у неандертальцев головы крупнее.

Проводились тестирования. Детей изучали, отслеживали, оценивали. У всех отсутствовало нормальное доминантное выражение в локусе MC1R — все были бледнокожие, рыжие или блондины. Все голубоглазые. Все с отрицательным резус-фактором.

В шесть лет я впервые увидела ту фотографию. Это была обложка журнала «Тайм» — теперь это знаменитая обложка. Я слышала про тех детей, но никогда их не видела — этих детишек, почти моих ровесников, из страны, которая называется Корея. Детишек, которых иногда называли призраками.

На той обложке бледнокожий и рыжий мальчик-неандерталец стоял вместе с приемными родителями, задумчиво рассматривая устаревшую витрину в антропологическом музее. Восковый неандерталец из музея держал дубину. У него был нос как у обитателя тропиков, темные волосы, оливковая кожа и темно-карие глаза. До появления «детей Хардинга» специалисты музея полагали, что знают, как выглядели наши первобытные предки. И предположили, что они наверняка смуглые.

И неважно, что неандертальцы в десять раз дольше находились в бедной светом Европе, чем типичные предки шведов.

Рыжий мальчик на обложке был явно смущен.

Когда мой отец вошел на кухню и увидел эту обложку, он с отвращением покачал головой:

— Мерзость какая, — процедил он.

Я всмотрелась в выпуклое лицо мальчика. Я никогда еще не видела таких лиц.

— Кто он?

— Тупиковая ветвь. Эти дети будут сплошным убытком до конца своих жизней. Если честно, то это несправедливо по отношению к ним.

Это было первое из многих предсказаний насчет этих детей, которое мне довелось услышать.

Шли годы, дети росли, как сорняки — и, как это было во всех популяциях, первое поколение, начавшее употреблять западную пищу, выросло на несколько дюймов выше своих предков. Хотя они и блистали в спорте, приемным родителям сказали, что эти дети могут оказаться медленно усваивающими знания учениками. Они ведь первобытные, в конце концов.

Это предсказание оказалось таким же точным, как и музейные витрины.

* * *

Когда я поднимаю глаза, руки священника уже воздеты к холодному белому небу.

— Благословен будь, отец наш небесный, да восславится имя твое во веки веков.

Изо рта священника при чтении вырывается пар. Этот отрывок я слышала и на похоронах, и на свадебных церемониях, он, как и сегодняшний мороз, подходит к ситуации.