Ложная слепота - [44]

Но мне не приходилось слышать, чтобы кто-то из Банды называл друг друга «альтер эго» — ни тогда, ни теперь. В устах Шпинделя это слово прозвучало почти безобидно. Я удивился, с чего они так оскорбились, а теперь сидел в пустой палатке, убивая минуты в одиночестве перед вылетом, и никто не видел, как у меня остекленели глаза после подключения к КонСенсусу.

Слово «альтер» несло на себе столетний груз, сообщил он мне. Саша не ошибалась — было время, когда комплекс многоядерной личности считался «расстройством», болезнью, и его никогда не вызывали намеренно. Специалисты тех лет считали, что множественные личности рождаются спонтанно в невообразимых адских котлах насилия — осколки самостей, принесенные в жертву, чтобы сносить изнасилования и побои, пока дитя прячется в неведомом приюте среди мозговых извилин. Одновременно стратегия выживания и ритуальное самоубийство: бессильные души рвутся на клочья, возлагая на алтарь трепещущие куски себя в тщетной надежде умилостивить мстительных, ненасытных богов — Маму и Папу.

Все это оказалось сущим вымыслом; во всяком случае, никакого подтверждения так и не нашлось. Тогдашние специалисты были, по сути, шаманами, исполняющими импровизированный танец с бубном: петлистые извивы свободных бесед, полные наводящих вопросов и невербальных символов, возня в помойке изблеванного детства. Иногда — доза лития или галоперидола, если бубен с погремушкой окажутся бессильны. Технология картографирования разума только начиналась; до технологии его коррекции оставались еще годы. Так что психотерапевты и психиатры докапывались до своих жертв и придумывали названия тому, что не понимали, ведя диспуты над алтарями Фрейда, Кляйна да древних астрологов, и старались изо всех сил делать вид, что они тоже — Наука.

В конечном итоге большая наука размазала их по асфальту. Расстройство множественной личности стало полузабытой фантазией еще до появления синаптической корректуры. Но оборот «альтер эго» остался с тех времен, и значение его не изменилось. Среди тех, кто помнил историю, это выражение становилось кодовым выражением для «предательства» и «человеческого жертвоприношения». Оно значило «пушечное мясо».

Представив себе топологию сосуществующих душ Банды четырех, я понимал, почему Саша предалась этому мифу. И понимал, почему Сьюзен позволила ей такое поведение. В конце концов, ничего невозможного в самом понятии не было — это доказывало самое существование Банды. А когда тебя отшелушили от ранее появившейся сущности, вызвали из небытия прямо во взрослую жизнь — осколок личности, лишенный даже полноценного собственного тела, — можно понять и простить некоторую озлобленность. Да-да, вы все равны, все одинаковы. Да-да, ни одна из личностей не превосходит другую. Но фамилия-то есть у одной Сьюзен.

Лучше направить эту злобу на старые обиды, реальные или вымышленные; по крайней мере, это конструктивнее, чем срывать злобу на тех, кто делит с тобой единую плоть.

И еще одно я понял в тот момент, когда вокруг меня сияли диаграммы, документировавшие непреклонный рост левиафана в глубине. Не только почему Саше так не по душе было это слово, но и почему Исаак Шпиндель — бессознательно, само собой, — его произнес.

С точки зрения Земли, все мы на борту «Тезея» были альтеры.

* * *

Сарасти остался на борту. Для него сменщика не предусмотрели.

А в челнок набились мы, все остальные, в переделанных скафандрах, так обвешанных радиационной защитой, что они походили на старинные водолазные костюмы. Здесь следовало соблюдать тщательный баланс; избыток защиты был не лучше, чем ее отсутствие, ведь он расщеплял первичные частицы на вторичные корпускулярные, столь же смертоносные, только более многочисленные. Иногда придется терпеть невысокий уровень излучения. Единственной альтернативой оставалось замотаться в свинец, как мумии.

Мы отбыли за шесть часов до перигея. «Сцилла» мчалась вперед с детским нетерпением, оставив позади родителя. На лицах за моей спиной особого энтузиазма явно не отражалось. Кроме одного: Банда четырех едва не мерцала за забралом шлема.

— Волнуешься? — спросил я.

— Еще бы, твою мать! — отозвалась Саша. — Это ж полевые исследования. Китон. Первый контакт.

— А если там никого нет?

Или есть, но мы им не понравимся?

— Тем лучше. Почитаем их дорожные знаки и этикетки от печенья без присмотра местной полиции.

Мне стало интересно, выражает ли она общее мнение. В том, что Мишель считает иначе, я не сомневался.

Иллюминаторы «Сциллы» были задраены. Наружу не выглянуть, внутри смотреть не на что, кроме роботов, тел и корявого контура, что разрастается на дисплее внутри шлема. Но я чувствовал, как радиация пронизывает броню, точно бумажную салфетку. Я ощущал узловатые гребни и вмятины магнитного поля «Роршаха». Чуял, как приближается сам «Роршах»: обугленная крона выгоревшей чужепланетной сельвы, скорее пейзаж, чем предмет. Я представлял себе, как проскакивают между его ветвями титанические разряды. Представлял себя на их пути.

Какие существа согласятся жить в подобном месте?

— Ты правда считаешь, что мы договоримся? — пробормотал я.