Ложная слепота - [31]
Процесс не останавливался ни на секунду. «Роршах» был ненасытен.
Объект служил странным центром притяжения в межзвездной бездне; траектории падения обломков были совершенно и абсолютно хаотичны. Впечатление создавалось такое, будто некий сэнсей орбитальной механики обустроил всю систему, как заводной планетарий, пинком привел ее в движение, а все прочее оставил на попечение инерции.
— Не думала, что такое возможно, — заметила Бейтс. Шпиндель пожал плечами.
— Эй, хаотические траектории детерминированы ничуть не меньше любых других.
— Это не значит, что их можно хотя бы предсказать. Не говоря о том, чтобы вот так распланировать, — майорская лысина отсвечивала разведданными. — Для этого нужно знать начальные условия для миллиона различных переменных с точностью до десяти знаков. Буквально.
— Ага.
— Даже вампиры так не могут. Квантовые компьютеры не могут.
Шпиндель пожал плечами на манер марионетки.
И все это время Банда то входила в роль, то выходила из нее, танцуя с невидимым партнером, который, несмотря на все ее усилия, так ничего нам и не сообщил, кроме бесконечных вариаций на тему «вам не стоит здесь находиться». На любой вопрос он отвечал вопросом — и все же ухитрялся каким-то образом создать иллюзию ответа.
— Это вы послали светлячков? — спрашивала Саша.
— Мы многое направляли в разные места, — отвечал «Роршах». — Что показали их технические характеристики?
— Их характеристики нам неизвестны. Светлячки сгорели в земной атмосфере.
— Тогда не стоит ли вам поискать там? Когда наши дети улетают, они не зависят от нас.
Саша отключила микрофон.
— Знаете, с кем мы разговариваем? С Иисусом, блин, из Назарета, вот.
Шпиндель глянул на Бейтс. Та пожала плечами и подняла руки вверх.
— Не въехали? — Саша мотнула головой. — Последний диалог — это информационный эквивалент «кесарево кесарю».[37] Нота в ноту.
— Спасибо, что выставила нас фарисеями, — проворчал Шпиндель.
— Ну, у нас же есть свой еврей…
Шпиндель только глаза закатил.
Вот тут я впервые заметил мельчайший изъян в Сашиной топологии, щербинку сомнения, замаравшую одну из ее граней.
— Мы никуда не продвинулись, — проговорила она. — Попробуем с черного хода.
Саша скрылась: вновь включала наружную связь уже Мишель.
— «Тезей» — «Роршаху». Принимаем запросы на информацию.
— Культурный обмен, — отозвался «Роршах». — Мы согласны.
Бейтс нахмурилась.
— Это разумно?
— Если оно не желает давать сведений, то, возможно, захочет их получить. А мы можем многое узнать по тем вопросам, которые объект задаст.
— По…
— Расскажите нам о доме, — попросил «Роршах». Саша вынырнула из глубины ровно настолько, чтобы бросить:
— Вольно, майор. Никто не обещал давать им верные ответы.
Пятно на гранях Банды замерцало, когда к рулю встала Мишель, но не исчезло. Оно даже разрослось немного, пока Мишель обтекаемыми фразами описывала некий умозрительный городок, не упоминая ни единого предмета меньше метра в поперечнике. (КонСенсус подтвердил мою догадку: теоретическая предельная разрешающая способность зрения светлячков.) Когда к рулю изредка вставал Головолом…
— Не у всех из нас есть родители или кузены. У некоторых не было никогда. Некоторые рождаются в чанах.
— Понимаю. Печально. «Чаны» звучит так бесчеловечно.
…Пятно темнело и расползалось по их граням, как разлитая нефть.
— Слишком многое принимает на веру, — констатировала Сьюзен пару секунд спустя.
К тому времени, когда Сашу опять сменила Мишель, пятно было уже тяжелей сомнения, сильней подозрения: оно превратилось в озарение, крошечный темный мем, поражавший по очереди расщепленные личности тела. Банда напала на след. Только пока еще не понимала, чей.
А я понимал.
— Расскажите мне больше о своих кузенах, — затребовал «Роршах».
— Наши кузены находятся на генеалогическом дереве, — ответила Саша, — вместе с племянницами, и племянниками, и неандертальцами. Мы недолюбливаем навязчивую родню.
— Мы бы хотели побольше узнать об этом дереве.
Саша выключила микрофон и глянула на нас, будто говоря: «Ну, куда уж яснее?»
— Не могло оно проанализировать эту реплику. Там три двусмысленности на две фразы. Оно их просто проигнорировало.
— Ну, «Роршах» же запросил разъяснений, — указала Бейтс.
— Он задал вопрос. Не одно и то же.
Бейтс все еще не догадывалась. А вот до Шпинделя начало доходить.
Еле заметное движение привлекло мой взгляд. Вернулся Сарасти. Он плыл над сияющими вершинами рабочего стола. При каждом движении головы на черном забрале крутился неоновый калейдоскоп. Я чувствовал, как его глаза за стеклом пристально изучают все вокруг.
А позади вампира находился кто-то еще.
Я не мог сказать кто, так как не заметил ничего необычного, кроме смутного ощущения некоей неправильности. Что-то по другую сторону палубы выглядело не так, как ему следовало. Нет, не то: поближе, что-то вдоль оси барабана. Но там не было ничего — только голые трубы и кабели сшитого нерва, петляющие сквозь щели, и…
Внезапно чувство неправильности пропало. Вот это и позволило мне, наконец, сосредоточиться: исчезновение некоей аномалии, возвращение к норме привлекло мое внимание не хуже слабого движения. Я мог бы точно указать, в каком месте на пучке кабелей произошла перемена, и сейчас не видел ничего необычного — но она там была. Осталось только впечатление, почти уловимое сознанием, как зуд под кожей, и я мог бы вернуть это ощущение, если бы смог сосредоточиться достаточно сильно.
