Ложная слепота: Ложная слепота. Боги насекомых. Полковник - [31]
Процесс не прекращался ни на секунду – «Роршах» был ненасытен.
Объект служил странным центром притяжения в межзвездной бездне. Траектории падения обломков были хаотичны, но создавалось впечатление, что некий сэнсэй орбитальной механики создал систему – заводной планетарий, который пинком привел в движение, а все прочее оставил на долю инерции.
– Не думала, что такое возможно, – заметила Бейтс.
Шпиндель пожал плечами.
– Да ладно, хаотические траектории детерминированы ничуть не меньше других.
– Это не значит, что их можно предсказать. Уже не говоря о том, чтобы так распланировать, – майорская лысина отсвечивала разведданными. – Для этого нужно знать начальные условия миллиона разных переменных с точностью до десяти знаков. Буквально!
– Ага.
– Даже вампиры так не могут. Квантовые компьютеры тоже.
Шпиндель пожал плечами, как марионетка.
Все это время Банда то входила в роль, то выходила из нее, танцуя с невидимым партнером, который, несмотря на все ее усилия, так ничего нам и не сообщил, кроме бесконечных вариаций на тему «вам не стоит здесь находиться». На любой вопрос он отвечал вопросом, при этом ухитряясь каким-то невероятным образом создать иллюзию ответа.
– Это вы послали светлячков? – спрашивала Саша.
– Мы многое отправляли в самые разные места, – отвечал «Роршах». – Что показали их технические характеристики?
– Их характеристики нам неизвестны. Светлячки сгорели в земной атмосфере.
– Тогда не стоит ли вам поискать там? Когда наши дети улетают, они от нас не зависят.
Саша отключила микрофон.
– Знаете, с кем мы разговариваем? С Иисусом, блин, из Назарета.
Шпиндель глянул на Бейтс. Та пожала плечами и подняла руки вверх.
– Не въехали? – Саша мотнула головой. – Последний диалог – информационный эквивалент «кесарю кесарево». Нота в ноту!
– Спасибо, что выставила нас фарисеями, – проворчал Шпиндель.
– Ну еврей у нас есть…
Шпиндель только глаза закатил.
Тут я впервые заметил мельчайший изъян в Сашиной топологии; щербинку сомнения, исказившую одну из ее граней.
– Никакого прогресса, – проговорила она. – Попробуем зайти с черного хода.
Саша скрылась: снова включала наружную связь уже Мишель.
– «Тезей» – «Роршаху». Принимаем запросы на информацию.
– Культурный обмен. Мы согласны, – ответил «Роршах».
Бейтс нахмурилась.
– Это разумно?
– Если оно не желает давать сведений, возможно, захочет их получить. А мы можем многое узнать по тем вопросам, которые объект задаст.
– По…
– Расскажите нам о доме, – попросил «Роршах».
Саша вынырнула из глубины ровно настолько, чтобы бросить:
– Вольно, майор. Никто не обещал давать им верные ответы.
Пятно на гранях Банды замерцало, когда к рулю встала Мишель, но не исчезло. Оно даже слегка разрослось, пока синестет обтекаемыми фразами описывала некий умозрительный городок, не упоминая ни единого предмета меньше метра в поперечнике. (КонСенсус подтвердил мою догадку: теоретическая предельная разрешающая способность зрения светлячков.) А когда к рулю изредка вставал Головолом…
– Не у всех есть родители или кузены, у некоторых их никогда не было. Некоторые рождаются в чанах.
– Понимаю. Печально. «Чаны» звучит так бесчеловечно.
…пятно темнело и расползалось по их граням как разлитая нефть.
– Слишком многое он принимает на веру, – констатировала Сьюзен пару секунд спустя.
К тому времени, когда Сашу опять сменила Мишель, мысль была уже не просто сомнением и даже не подозрением, она превратилась в озарение: крошечный темный мем, поражавший по очереди расщепленные личности тела.
Банда напала на след, но пока не понимала, на чей.
А я понимал.
– Расскажите мне больше о своих кузенах, – затребовал «Роршах».
– Наши кузены лежат вокруг генеалогического дерева, – ответила Саша, – вместе с племянницами, племянниками и неандертальцами. Мы недолюбливаем навязчивую родню.
– Мы бы хотели побольше узнать об этом дереве.
Саша выключила микрофон и взглянула на нас, словно говоря: «Ну, куда уж яснее?»
– Оно не могло не проанализировать эту реплику. Там три двусмысленности на две фразы. А оно их все просто проигнорировало!
– Ведь «Роршах» запросил разъяснений, – указала Бейтс.
– Он задал вопрос! Это не одно и то же.
Бейтс все еще не догадывалась, а вот до Шпинделя начало доходить.
Еле заметное движение привлекло мой взгляд: вернулся Сарасти. Он плыл над сияющими вершинами рабочего стола. При каждом движении головы на черном забрале крутился неоновый калейдоскоп. Я чувствовал, как его глаза за стеклом пристально изучают все вокруг. Позади вампира находился кто-то еще.
Я не мог сказать кто, поскольку не заметил ничего необычного, кроме смутного ощущения неправильности. Что-то по другую сторону палубы выглядело не так, как следовало. Нет, поближе, вдоль оси барабана. Однако там ничего не было – лишь голые трубы да кабели сшитого нерва, петляющие сквозь щели. И…
Внезапно чувство неправильности пропало. Я наконец сосредоточился: исчезновение аномалии, возвращение к норме привлекло мое внимание не хуже слабого движения. Я мог точно указать, в каком месте на пучке кабелей произошла перемена, и сейчас не видел ничего особенного. Но она была! Осталось практически бессознательное впечатление, какой-то зуд, находящийся так близко к поверхности под кожей, что я мог бы вернуть его, увидеть, надо было лишь сконцентрироваться.
