Ложная память - [36]

Их дружба была достаточно глубокой для того, чтобы им было легко находиться вместе и в молчании. Но сейчас в этом молчании ощущались какие-то таинственные и раздражающие признаки, возможно, потому, что Марти тайно искала в подруге намеки на появление того напоминавшего транс состояния, в которое та впадала совсем недавно.

Вдруг она почувствовала, что не может больше переносить музыку Баха, потому что ее пронзительная красота внезапно показалась угнетающей. Как ни странно, в фортепьянных аккордах ей открылось ощущение потери, одиночество и тихое отчаяние. И квартира сразу превратилась из уютной в душную, вместо ощущения покоя возникла клаустрофобия.

Когда Сьюзен взялась за пульт дистанционного управления, чтобы снова запустить тот же самый компакт-диск, Марти взглянула на часы и вдруг вспомнила о нескольких несуществующих делах, которые она должна была обязательно сделать до пяти часов.

В кухне, после того как Марти надела плащ, они со Сьюзен обнялись на прощание. На сей раз объятие было более крепким, чем обычно, как если бы они обе пытались передать одна другой через это прикосновение какие-то чрезвычайно важные и глубоко затрагивающие чувства вещи, которые ни та, ни другая не могли выразить словами.

Когда Марти повернула ручку замка, Сьюзен отступила за дверь, которая должна была оградить ее от вида пугающего внешнего мира. Внезапно она сказала с оттенком глубокой муки в голосе, словно решилась выдать ужасную тайну, которую хранила с таким трудом, она сказала:

— Он приходит сюда по ночам, когда я сплю.

Марти успела отворить дверь не больше чем на два дюйма, но, услышав эти слова, вновь закрыла ее, не снимая, правда, руки с замка.

— Что ты говоришь? Кто приходит по ночам, когда ты спишь?

Зелень глаз Сьюзен стала еще более ледяной, чем прежде; цвет становился ярче и прозрачнее под воздействием какого-то нового страха.

— Я хочу сказать — думаю, что это он. — Сьюзен уперлась взглядом в пол. На ее бледных щеках появился румянец. — У меня нет никаких доказательств, что это он, но кто еще это может быть, кроме Эрика?

— Так, значит, Эрик приходит сюда по ночам, когда ты спишь? — повторила Марти, отступив от двери.

— Он говорит, что не делает этого, но мне кажется, что он врет.

— У него есть ключ?

— Я не давала ему.

— И ведь ты же сменила замки.

— Да. Но он каким-то образом приходит.

— Через окна?

— По утрам… когда я замечаю, что он был здесь, я проверяю все окна, но они всегда заперты.

— Но откуда ты знаешь, что он бывает в доме? Я хотела сказать, что он здесь делает?

Вместо ответа Сьюзен пробормотала:

— Он приходит… крадется повсюду… крадется, все осматривает, будто какая-нибудь собака. — Она ощутимо содрогнулась всем телом.

Марти вовсе не испытывала к Эрику большой симпатии, но ей было очень трудно представить себе, как он ночью бесшумно карабкается по лестнице и проскальзывает через замочную скважину. С одной стороны, он не обладал достаточно развитым воображением для того, чтобы изобрести способ проникать в квартиру, не оставляя следов: он был советником по инвестициям с головой, полной чисел и фактов, но без малейшего вкуса к мистике. Кроме того, он знал, что у Сьюзен в тумбочке всегда лежал маленький пистолет, и он всегда испытывал глубочайшее отвращение к риску. Он был, вероятно, последним из людей, который пошел бы на то, чтобы попасть под выстрел, будучи принятым за грабителя, даже если бы в его мозгу и поселилось извращенное желание мучить свою жену.

— Ты замечаешь по утрам, что вещи стоят не на своих местах, — спросила Марти, — или еще какие-то следы?

Сьюзен не ответила.

— Ты никогда не замечала его присутствия в квартире? Никогда не просыпалась, когда он был здесь?

— Нет.

— Значит, по утрам появляются… улики?

— Улики, — эхом откликнулась Сьюзен, не добавив никаких подробностей к этому неопределенному выражению.

— Например, вещи передвинуты? Запах его одеколона? Еще что-нибудь этакое?

Все так же глядя в пол, Сьюзен покачала головой.

— Но что все-таки было на самом деле? — наступала Марти.

Ответа не последовало.

— Эй, Суз, ты не могла бы посмотреть на меня?

Когда Сьюзен подняла лицо, оно было покрыто ярким румянцем, как будто не от простого смущения, а от настоящего глубокого стыда.

— Суз, ты что-то недоговариваешь мне?

— Ничего. Я просто… наверно, это паранойя, мне кажется.

— У тебя есть что-то такое, о чем ты не говоришь. Почему ты вдруг начинаешь о чем-то говорить, а потом старательно скрываешь от меня?

Сьюзен обхватила себя руками, ее затрясло.

— Мне казалось, что я была готова говорить об этом, а оказалось, что нет. Я уже почти… вот-вот у меня в мыслях кое-что сложится.

— Эрик, рыскающий здесь в ночи, — это чертовски таинственная история. Просто жуткая. Что он мог тут делать? Разглядывать тебя, спящую?

— Попозже, Марти. Я должна еще немного подумать обо всем этом, набраться храбрости. Я потом позвоню тебе.

— Нет, сейчас.

— Но у тебя дела.

— Они совсем не важные.

Сьюзен нахмурилась.

— Минуту назад они казались довольно важными.

Марти просто не могла причинить боль Сьюзен, сознавшись в том, что она придумала себе дела как предлог для того, чтобы вырваться из этого тоскливого душного места на свежий воздух, под бодрящий холодный дождь.