Ловец душ - [10]

Теперь Дэвид отставал все сильнее и сильнее. Вождь уже терялся впереди, в сером тумане.

Не оборачиваясь, Катсук позвал:

– Держись ближе.

Дэвид ускорил шаг.

Справа, в деревьях, что-то проурчало «Уап-уап». Внезапно над ним скользнули дымно-серые крылья, чуть не задев голову. Дэвид попятился, потом подбежал поближе к человеку в белой набедренной повязке.

Неожиданно Катсук остановился. Дэвид чуть не налетел на него.

Катсук поглядел на Луну. Она двигалась над деревьями, ярко освещая острые камни и трещины на дальних склонах. Ноги мужчины отмерили расстояние. Это было то место.

– Почему мы остановились? – спросил Дэвид.

– Мы на месте.

– Здесь? Почему тут?

Катсук подумал: «Ну как это вечно получается у хокватов. Всегда они предпочитают языку тела язык губ».

Он проигнорировал вопрос мальчика. А что еще отвечать? Все равно этот невежественный хокват не сумеет прочесть знаки.

Катсук присел на корточки лицом к тропе, спускавшейся вниз. В течение многих веков это была лосиная тропа, связывающая соленые воды и высокогорные луга. Копыта глубоко выбили землю. Обе стороны тропы поросли папоротниками и мхом. Катсук лег на землю. Его пальцы перебирали все вокруг в поисках знака, осторожно отодвигая ветви. Есть! Это было отмеченное им место!

И он тихо запел песню на древнем языке:

– О, Хокват! Да воспримет тело твое священную стрелу. Пусть душа твоя преисполнится гордости, когда я коснусь ее острым, смертоносным наконечником. Душа твоя да обратится к небу…

Дэвид слушал непонятные слова. Ему не было видно рук мужчины из-за затенявших их папоротников, но их движения беспокоили его, он не мог понять, почему. Ему хотелось спросить, что происходит, но он чувствовал робость. Слова песни были переполнены щелкающими и рычащими звуками.

Потом мужчина замолчал, но продолжал лежать.

Катсук открыл мешочек на поясе и вынул щепоть священного белого пуха. Пальцы его тряслись. Все надо сделать правильно. Любая ошибка могла бы накликать беду.

Дэвид, у которого глаза уже привыкли к темноте, различал движения рук в папоротнике. Лунный свет отразился на чем-то белом. Мальчик присел на корточки рядом с мужчиной и кашлянул.

– Что ты делаешь?

– Я написал на земле свое имя. Я должен так сделать до того, как ты узнаешь его.

– Разве тебя зовут не Чарлз?

– Это не мое имя.

– То есть как? – Дэвид стал размышлять над услышанным. Разве его зовут не Чарлз? Потом спросил: – Ты сейчас поешь?

– Да.

– О чем ты поешь?

– Это песня для тебя – чтобы дать тебе имя.

– Но у меня уже есть имя.

– У тебя нет тайного имени, известного только нам двоим, самого сильного имени, которое только может быть у человека.

Катсук стряхнул грязь с клочка пуха. Он чувствовал Кушталюте, захороненный им язык сухопутной выдры, даже через землю. Тот в каждое мгновение управлял движениями его рук. И еще он чувствовал, как нарастает в нем сила.

Дэвид поежился от холода и сказал:

– Это уже не интересно. И все уже приготовлено…

– Очень важно, чтобы мы обменялись именами.

– А я тоже буду что-то делать?

– Да.

– Что именно?

Катсук поднялся на ноги. Он чувствовал напряженность в пальцах, которыми управлял Кушталюте. Кожу покалывала прилипшая грязь. Духовная сила мгновения пронизала его тело. «Это Кушталюте, говорю тебе…»

– Встань и обрати лицо к Луне, – сказал Катсук.

– Зачем?

– Делай, как я говорю.

– А если я не захочу?

– Ты рассердишь духов.

Что-то в словах взрослого заставило горло мальчика пересохнуть. Дэвид сказал:

– Я хочу вернуться.

– Сначала ты должен встать и повернуться лицом к Луне.

– А потом мы сможем пойти назад?

– Потом мы сможем идти.

– Ладно. Только мне кажется, что все это глупости.

Дэвид встал. Он чувствовал ветер, несший в себе предчувствие дождя. Внезапно в голову ему пришли воспоминания о детских играх, в которые он играл со своими дружками в зарослях возле дома: «Ковбои и индейцы». Интересно, а что значат эти игры для мужчины рядом?

Сознание Дэвида заполнили сценки и слова этих игр: «Бах! Бах! Ты умер! Мертвый краснокожий… Ковбой… Индеец убит!..»

А еще ему вспомнилась миссис Парма, зовущая его к ленчу. Он с друзьями убегал, и все прятались в пещере на берегу ручья, чтобы хихикать там, сидя в пыли. Потом все эти смешки, голос зовущей его миссис Пармы и все остальное смешались у него в голове – воспоминания и поход через дикий лес. Все превратилось в одно – луна, колеблемые ветром мрачные деревья, подсвеченные луной облака над дальними вершинами, бьющий от земли болотный запах…

Стоящий рядом мужчина сказал ему:

– Ты можешь слышать реку там, внизу. Рядом с нами вода. Духи всегда собираются поближе к воде. Когда-то, очень давно, мы выискивали силу духов, как ребенок ищет игрушку. Но пришли вы, хокваты, и теперь ты изменишь это. Я был взрослым человеком, пока не почувствовал в себе Таманавис.

Дэвид дрожал. Он никак не мог понять этих слов, несмотря на их необъяснимую красоту. Они были похожи на молитву. Он чувствовал тепло мужского тела за собой, его дыхание, шевелящее волосы на голове.

Теперь в голосе мужчины появилась непонятная резкость:

– Тебе известно, что мы сами все разрушили. Мы перестали верить и возненавидели один другого, вместо того, чтобы подняться против общего нашего врага. Чуждые нам идеи и слова переполнили наши головы иллюзиями, похитили у нас нашу плоть. Белый человек пришел к нам с лицом, будто золотая маска с дырами для глаз. И мы застыли перед ним. Из темноты вышли призраки. Они были частью тьмы и ее противоположности – плоть и антиплоть – а у нас не было подходящих для них обрядов. Мы ошиблись, приняв недвижность за мирные намерения, а потом испугались.