Ловец душ - [3]

Собравшись, Септимус закрыл ставшие бесполезными глаза и сфокусировался на слухе и обонянии. Тяжелая поступь, но на идущем нет доспехов. Шаги слишком широкие для смертного. Шелест ткани: плащ или туника. И, отчетливей всего, аромат крови: терпкий, металлический и густой, настолько сильный, что щекотал язык. Это был запах самого корабля, только сконцентрированный, очищенный и усиленный.

Еще один полубог.

Один из родичей хозяина пришел навестить брата.

— Септимус, — раздалось из темноты.

Раб судорожно сглотнул, не доверяя своему голосу, но зная, что должен ответить.

— Да, господин. Это я.

Шорох одежды. Прикосновение чего-то мягкого к металлу. Неужели полубог гладит дверь, ведущую в покои хозяина?

— Септимус, — повторил второй полубог.

Его голос был не по-человечески низким, слова срывались на рык.

— Как там мой брат?

— Он еще не выходил, господин.

— Я знаю. Я слышу его дыхание. Ровнее, чем раньше… — Голос полубога звучал задумчиво. — Я не спрашивал у тебя, выходил он или нет, Септимус. Я спросил, как он.

— Этот припадок длинней, чем обычно, но хозяин замолчал почти час назад. Я считал минуты. Самый долгий спокойный период с того момента, как болезнь им овладела.

Полубог хмыкнул. С таким звуком сталкиваются две грозовые тучи. На секунду Септимуса пронзила тоска по прошлому: он не видел грозы — и даже не выходил под открытое небо — уже долгие годы.

— Поосторожней с выражениями, вассал, — сказал полубог. — Слово «болезнь» подразумевает проклятие. А мой брат и твой господин благословен. Он видит глазами бога.

— Прости меня, величайший.

Септимус уже стоял на коленях, низко склонив голову. Он знал, что полубог ясно видит в кромешном мраке его смиренную позу.

— Я лишь повторяю те слова, которые использует мой господин.

Последовала длинная пауза.

— Септимус, встань. Ты напуган, и это мешает тебе мыслить здраво. Я не причиню тебя вреда. Разве ты меня не узнаешь?

— Нет, повелитель.

Это было правдой. Раб не умел различать голоса полубогов. В каждом ему слышалось низкое тигриное рычание. И лишь голос его господина звучал по-другому: львиный рык сглаживала мягкость. Септимус понимал, что дело скорее в многолетней привычке, чем в настоящем отличии, и по-прежнему терялся, пытаясь распознать других.

— Но я попробую угадать, если такова ваша воля.

Полубог изменил позу. Раздался шорох ткани.

— Сделай одолжение.

— Думаю, вы лорд Кирион.

Снова минутное молчание.

— Как ты догадался, вассал?

— Потому что вы засмеялись, господин.

Ответа Септимус так и не услышал, но, даже несмотря на темноту, он мог бы поклясться — полубог улыбается.

— Скажи мне, — в конце концов произнес Астартес, — приходили ли сегодня другие?

Раб сглотнул.

— Лорд Узас был здесь три часа назад, лорд Кирион.

— Полагаю, удовольствия это тебе не доставило.

— Да, господин.

— И что же мой возлюбленный брат Узас здесь делал?

В тоне Кириона проскользнула несомненная нотка сарказма.

— Он прислушивался к словам моего господина, но сам не произнес ни звука.

Септимус вспомнил ледяной комок, подкативший к горлу, когда он остался в темном коридоре наедине с Узасом, слушая хриплое дыхание полубога и гудение его активированной боевой брони.

— На нем были боевые доспехи, милорд. Не знаю почему.

— Это не секрет, — ответил Кирион, — твой хозяин тоже все еще облачен в броню. Последний «припадок» случился с ним во время сражения, и мы не рискнули снять с него доспехи, чтобы не спугнуть видения.

— Я не понимаю, господин.

— В самом деле? Подумай, Септимус. Сейчас ты можешь слышать выкрики моего брата, но их заглушают динамики шлема и металлические стены кельи. Однако если кому-нибудь захотелось бы отчетливо услышать, о чем он кричит… Он выкрикивает пророчества прямо в вокс-сеть. Каждый, кто надел доспехи, может слышать его на наших коммуникационных частотах.

От этих слов Септимуса пробрало холодом. Он представил, как все полубоги на борту корабля часами слушают мучительные крики его господина. По коже раба побежали мурашки, словно его погладила сама тьма. Неприятное чувство, но какое именно — ревность, бессилие? Септимус не мог сказать наверняка.

— О чем он говорит, милорд? Что видится моему господину?

Кирион снова прижал ладонь к двери. На сей раз из его голоса исчез всякий намек на веселость.

— Ему видится то же, что виделось нашему примарху, — тихо ответил Астартес. — Сражения и жертвы. Бесконечная война.

Кирион был не совсем прав.

Он говорил так уверенно, потому что слишком часто имел дело с видениями брата. Однако на сей раз в пророчествах заклейменного воина проступила новая грань. Это обнаружилось девять часов спустя, когда дверь наконец отворилась.

Облаченный в доспехи полубог, шатаясь, вывалился в коридор и прислонился к противоположной стене. Его мышцы огненными канатами стянули оплавленные кости, но боль — не самое худшее. Он умел справляться с ней и делал это уже множество раз. Страшнее была слабость. Уязвимость. Эти ощущения пугали его своей непривычностью, заставляя обнажить зубы в зверином оскале.

Движение. Сын бога уловил движение слева от себя. Все еще ослепленный жестокой головной болью, сопровождавшей припадки, он повернул голову к источнику движения. Способность чуять добычу, усиленная, как и все его чувства, зарегистрировала привычные запахи: дымный оттенок приторно-сладких курений, мускусную вонь пота и металлический привкус спрятанного оружия.