Ловцы желаний - [11]

— Вот и Трофимки время пришло. Поозорничал порядком, — тихо раздалось позади меня.

Я обернулся на голос и увидел Лоскутова — неприметного старичка, служащего при тюремной кухне.

Слыл он старожилом Зеленых Камней и работал здесь почти всю свою жизнь.

— Вы что же, его знали? — от неожиданности выпалил я.

— Знавал, — кивнул старик. — Токмо малой он тогда был. Не такой великан, как сейчас, но все одно — крепче любого дюжего мужичка.

— Это когда было? — Я все еще порядком не пришел в себя.

— Годков двадцать тому, а может и все тридцать, — пояснил он. — Точнее покамест не могу упомнить.

С Лоскутовым мы присели на скамейке неподалеку. Он раскурил трубку и по моей просьбе стал вспоминать подробности знакомства с Трофимом-Болотником:

— Жара тогда стояла, мочи не было терпеть. А в городе учудили — отправили нам в обозе корзину с рыбой сырой. Так та еще по дороге вся стухла. Воняла — хоть святых выноси. Куды девать-то ее? Решили подальше на болото снести, где бы ее птицы да гнус всякий поели. Взяли мы с поваром эту корзину и вместе с солдатиком одним пошли.

— И охота вам было в топь соваться? Не страшно? — спросил я его.

— Охоты в том не было. Но запах терпеть совершенно сил не осталось. Ругали мы дураков из города всю дорогу, пока шли. Икалось им, наверное… Служивый впереди нас шел, со слегой, тропинку нащупывал. Он вроде бы дорогу знал, потому и взяли его. Когда идти мочи уже не было, решили рыбу бросить. Вместе с корзиной, чтобы не отмывать. Тут-то Трофим и показался.

Душа, поди, в пятки ушла? — предположил я.

— Не без того, — кивнул Лоскутов и выпустил изо рта струйку дыма. — Только неразумным дитем он тогда был. Громадным, правда, и безобразным. Глазищи, что блюдца, ей-богу. Зыркает ими, аж мороз пробирает. И идет к нам прямо по жиже болотной, ручищи тянет. Солдатик наш не выдержал, схватил ружье и перезаряжать начал. Так Трофим у него враз отобрал, никто и пикнуть не успел. Солдат с испугу попятился — и в самую трясину. Мы ему слегу скорее, а сами на бесенка краем глаза глядим.

А тот что? — не утерпел я.

— Дитя малое, что с него взять. Крутит ружье, вертит, а понять не может — на что оно употребляется.

Солдатика мы из трясины с божьей помощью вытянули, и тут как бабахнет. Нашел, видать, куда нажимать надобно было. Испужалось страшилище болотное пуще нашего. Бросил ружье и убег, только и видали. И знал же тропинки, бестия, не оступился ни разу.

— А еще когда-нибудь свидеться приходилось? — спросил я, когда Лоскутов закончил.

— Меня Бог миловал. Арестанты же некоторые видели. Уже позже узнал я, что его Трофимом-Болотником кличут и что злодейства он творит на болотах. Узреть его — плохой приметой было. А уж бегать в болота вообще только самые отчаянные головы надумывали.

Мы с Лоскутовым молча посидели еще какое-то время. Докурив, он постучал трубкой по краю лавочки.

— А еще молвили — сестрица у него была. В отличие от брата — красавица, каких белый свет не видывал, — продолжил старик воспоминания. — Как только подросла — убегла от родителей к братцу в болота. Показал он ей тропы тайные. А она его на злые дела повернула.

— Она? — недоуменно спросил я.

— А кому ж еще? Трофимка в детстве безобидный был, хотя и бестолковый. Даром, что голова двухпудовая. Заманивала она путников разных, а Трофим их губил. Конечно, кто бы по своей воле в болота сунулся?

— Но зачем ей это было?

— Любила она братца своего больше жизни, — со знанием дела пояснил Лоскутов. — И безобразным его не считала. А кто испужается вида его — тому смерть. А кто ж выдержит такое? Вот и мучили всех без разбору И знали же люди о красивой ведьме в этих окрестностях, но не могли никак удержаться, когда она своими глазищами огромными зыркала…

И тут я вспомнил упоминание Юрковским жены Букина, красавицы с большими очами. Мне как-то сразу сделалось не по себе. Я тут же принялся разузнавать о ней.

Оказалось, женщина явилась в крепость пешком, что уже само по себе никак невозможно. Постучала в ворота, показала разрешительную бумагу, и ее пустили. При этом никто нигде не удосужился записать факт ее прихода. Дежурившие в те дни разводили руками. Юрковский также недоумевал и не смог ничего объяснить. Ушла странная женщина так же незаметно для всех.

* * *

Когда Капустин закончил писать, он бросил карандаш, крякнул и удовлетворенно потер руки:

— Ну, удружили, Яков Михайлович! Это потрясающе, не правда ли, Лизон?

Его жена кивнула и вяло улыбнулась.

— Непонятно для меня только одно, — произнес писатель. — Что за жена такая? Неужели действительно сестрица Трофима сюда заявлялась?

— Могу только добавить, что наводил справки и выяснил, что у Букина никакой жены отродясь не было.

— А как же официальное разрешение? — изумился Капустин.

— Всего лишь бумажка, — усмехнулся я. — Вам получить подобное, думаю, не составило особого труда.

Писатель расплылся в улыбке. Елизавета чувствовала себя в этой камере не совсем уютно, и я предложил им перейти в какое-нибудь другое место.

Жорж Капустин, в отличие от супруги, находился в приподнятом настроении и снова принялся за свое:

— Дорогая, не желаете ли выглянуть в окно? Там чудный вид. Быть может, вам тоже посчастливится и им получите колесико на память…